– Сколько лет, сколько зим, Саша, – мурлыкает она и картинно изгибается, пока я пытаюсь найти в этой холеной, стильно одетой женщине ту, что когда-то любил.
– Здравствуй, Марин, – я не испытываю к ней ровным счетом ничего, кроме едва различимого осадка разочарования. Да и тот исчезает, стоит мне только разглядеть Лизину макушку в толпе.
– Мне жаль, что у нас не получилось, Саш, – опустив ресницы, шепчет Лебедева и фальшиво, как я уверен, давит из себя слезы.
– К чему этот разговор, Марина? Я не священник и грехи отпускать не умею, – приди она лет пять назад, возможно, беседа протекала бы в ином русле, но сейчас единственное, чего я хочу – так это прижать к себе Истомину и выпить бокал виски. Но никак не вытряхивать из шкафа покрывшиеся пылью скелеты.
– А Глеб до сих пор меня к тебе ревнует. И обижается, что я фамилию его не взяла.
Неизвестно зачем продолжает вываливать на меня ненужную информацию Лебедева и, не добившись никакого отклика, кокетливо роняет бретельку песочного атласного платья, скользящую вниз по алебастрово-белому предплечью.
– Волков, отвали от моей жены, – разгневанный супруг возвращается в лучших традициях анекдотов, я же не имею ни малейшего желания участвовать в этом театре абсурда. Но Глеб считает своим долгом вылить на меня годами копившуюся ярость и желчь: – одну девушку не удержал, и другую не удержишь. Накувыркается с тобой Истомина и улетит обратно в Москву. Потому что, по сравнению с Меньшовым, ты просто среднестатистический неудачник.
Я отшагиваю, ощущая внезапную нехватку кислорода, и силюсь объяснить самому себе, почему нелепые злые слова достигли цели. За пару мгновений прокрутили в мясорубке внутренности и проели в груди дыру.
Долгое время я существовал прошлым и перемалывал останки неудавшихся отношений. Неустанно анализировал, что я сделал не так, раз моя девушка ушла к лучшему другу, и гнал от себя даже самые незначительные намеки на что-то серьезное. И только с Лизой я вновь начал отогреваться и медленно, но верно избавляться от сонма заморочек и бушующих внутри демонов. Которые одним махом вернул бывший некогда самым близким человек.
Впервые я не нахожусь, что возразить и куда послать Глеба вместе с его умозаключениями. Копаюсь в себе и не вижу, что к нам подходит Лиза.
– Филатов, – поворачиваюсь на звук ее звонкого голоса, выдергивающего меня из бермудского треугольника сомнений, и никак не ожидаю, что она с ослепительной улыбкой сломает Глебу нос.
Бывший приятель отнюдь не грациозно шлепается на пятую точку и неуклюже скользит по натертому паркету, потому что удар Истоминой ставил сам Григорич, меня же накрывает ярким, навязчивым ощущением дежавю.