Не сомневаюсь, что приобретающий десяток шампунек, кремов и прочие милые женскому сердцу примочки амбал-Баранов смотрится очень мило. Но меня от подобной опеки скрутило бы уже на третий день. На четвертый день я бы полезла на стену, ну а на пятый начала бы бросаться на всех, кто находится в радиусе десяти метров. Надеюсь, что Волкову никогда не придет в голову мысль меня запереть.
– Ксюнь, мы в баню, – как следует перекусив, Валерка выкатывается из-за стола и ласково треплет жену по макушке. Нетерпеливо тащит за собой Сашку и напоследок озорно подмигивает мне, будя подозрения, что мою скромную персону в парилке обсудят вдоль и поперек.
Проводив супруга влюбленным взором и наотрез отказавшись от моего содействия, Баранова хвастается подарком мужа, избавившим ее от множества хлопот, и загружает грязные тарелки в новомодную посудомойку. Всовывает мне в руки термос с чаем и, прихватив два пледа, идет во двор – к стеклянному столику и двум плетенным креслам из ротанга (материал, представляющий собою очищенные и высушенные стебли каламуса, или ротанговой пальмы, используемый для изготовления плетенной мебели – прим. автора).
– Красота-а-а, – блаженно мурчу я, наливая в жестяную кружку травяного настоя и вытягивая ноги, и ощущаю на коже чужое липкое любопытство. – Что, Оксан?
– Все нормально, просто… – Ксюша нервно ерзает, покусывая нижнюю губу, теребит кисточку черно-красного пледа и, собравшись с духом, все-таки выпаливает: – просто Саша раньше никого сюда не привозил…
– И ты пытаешься понять, чем я отличаюсь от других? – на улице становится прохладнее, ветер доносит влажную свежесть с озера, кто-то из немногочисленных постояльцев базы разжигает вдалеке костер. Ну а я неторопливо цежу остывающий чай и жду утвердительно кивка от Барановой.
– За ним столько девчонок бегало, и я в том числе… до Валерки, – Оксана опрокидывает на меня поспешное признание, краснеет от стыда и начинает частить: – а последние года два Волкова работал как проклятый и вообще никого не видел, пока ты не приехала…
– Да ничем я не отличаюсь, Ксюш. Две руки, две ноги и дурной характер, – одним глотком опустошаю содержимое кружки и поднимаюсь, вскинув подбородок и ловя сползающий с плеча плед: – пойдем в дом, поздно уже. Заболеешь.
Злиться на гостеприимную и, может быть, чересчур прямолинейную хозяйку не получается. Потому что я привыкла оставлять прошлое в прошлом и не тащить чемодан без ручки за собой. А еще потому, что спустя минут пятнадцать ко мне под одеяло забирается Сашка, наполняя ноздри ароматом бани, эвкалиптового масла и чистоты. Заправляет за ухо короткую непослушную прядь, прижимает к себе крепче и шепчет, как сильно он по мне скучал, заставляя забыть и о чете Барановых и о горчащем послевкусии от разговора.