Табита от удивления распахнула рот. А Гвин развернулась и пожала плечами:
— Я не обязана любить то, что любишь ты. Умей принимать чужие точки зрения. Я не понимаю, к чему вообще ходить на концерты групп, о которых на другом конце империи даже никто не слышал?
Милред вздрогнула как от пощечины. Впервые в жизни кто-то попытался оспорить ее увлечения. Попытался доказать, что они пусты.
— Я не собираюсь объяснять тебе то, что ты понять не в силах, — фыркнула Милред, возвращая своему тону присущий ему звон.
— А не мешало бы. Потому что несешь такую чушь…
Леди ван Темпф молчала, но ее кулаки охватило еле заметное сияние.
— Эй! Вы чего?! — между девушками вклинилась Табита. На ее лице промелькнул испуг. — Серьезно? Решили подраться из-за вкусов?!
— Это была бы не драка, а избиение младенцев, — фыркнула Гвин и прошла в зал. Когда ее плеча коснулся работник, спросивший о билете, она лишь кивнула в сторону Милред.
А вот у дочери графа всего на мгновение появилось желание сообщить потом этому самому работнику, что прошедшую мимо него девушку она видит первый раз в жизни и никакого билета для нее у Милред нет.
— Эй, — Табита поймала подругу за плечо. — Что на вас обеих нашло?
Леди ван Темпф только мотнула головой, привычным жестом поправила не слишком пышную юбку ярко-розового платья и поспешила внутрь. Она еще долго планировала держать обиду на Гвин Умильтен. Но это «долго» длилось до того момента, пока весь зал не наполнился людьми, а на большой деревянный помост не вышла группа бардов. Свет погас, погрузив почти все пространство во мрак, остался подсвеченным только помост. В зале раздались затухающие шепотки, зазвенели бокалы с напитками, прозвучали первые аплодисменты.
А потом под звучание первых нот Милред забыла о злости и обиде. Сейчас для нее существовала только волшебная музыка, складывающаяся из слов, звуков лютни, барабанов и флейты. Она плыла по течению вместе с бардом, который низким голосом пел о приключениях чародея, путешествующего в неведомых далях. Стоя в первом ряду, она покачивалась в такт музыке и полностью погрузилась в себя.
Сейчас Милред находилась в тех временах, когда мама еще была жива. Когда она могла погладить дочь по голове и начать петь. Просто так. Будь то праздник или обычный день. Ее голос обволакивал Милред, как уютное одеяло, дарил спокойствие и уют. Уверенность в завтрашнем дне.
Она искала это чувство в песнях бардов. Но еще ни разу не нашла.
Лишь однажды ей удалось испытать нечто похожее, когда она запела сама. Милред очень стеснялась своего пения. Потому позволила себе это всего раз, когда отца не было дома, а слуги занимались своими делами.