– То я бы плюнула тебе в лицо, – мило улыбнулась я. – Потому что с человеком, который считает тебя продажной и открыто об этом сообщает, не стоит дышать одним воздухом.
Вскочила, чтобы пересесть за другой столик, но этот паразит схватил меня за руку.
– Ник, извини. Это была дурацкая затянувшаяся шутка.
– У тебя прямо актерский талант. Розыгрыш был очень правдоподобным.
Официантка, несшая десерт, так и замерла, не дойдя до нашего столика пары шагов.
– Вы не будете чизкейк? – спросила девушка в белом переднике. Видимо, она испугалась разбушевавшихся посетителей, потому как ее английский я едва поняла.
Я улыбнулась. Взяла себя в руки. Села обратно. Передо мной поставили тарелочку. Рядом легла десертная вилка.
Ее то я и взяла, правда, на манер штыка. Как говорится, не бойся ножа, а бойся вилки: один удар – четыре дырки.
Блондин насторожился:
– Ника?
– Да? – тоном «дорогой, еще одна шутка – и тебе не жить» вопросила я и, ребром вилки отделив кусок чизкейка, отправила себе в рот.
– А что если я и вправду звезда сцены?
В этот момент спасло Макса только то, что я ела. Ну, как ела: если бы повар открыл мне секрет теста сего кондитерского шедевра, то я смогла бы совершить переворот в цементной промышленности. Суфле было выше всяких похвал, а вот нижний слой… В нем мои зубы увязли так, что я всерьез испугалась за пломбы.
Судя по всему, мои выпученные глаза и заклинившую челюсть блондин принял на свой счет и быстро добавил:
– Правда, наша группа еще совсем молодая, мы репетируем в гараже у друга и выступаем редко, в одном небольшом клубе…
– Но мания величия у тебя уже есть, – спустя минуту, справившись с десертом и эмоциями, заключила я.
Блондин не стал отпираться, лишь широко улыбнулся и добавил:
– Ну да, это есть, – и тут же атаковал вопросом: – А ты какую музыку слушаешь?
Я, посмотрела на чизкейк и осознала, что мне хотелось суфле, но не хотелось теста. Совсем не хотелось. И я приняла твердое решение: есть только то, что мне нравится, даже если после меня останутся неприличные корки и недоуменные взгляды собеседника. И плевать, что об этом подумают остальные.
– Знаешь, изо всей музыки я предпочитаю тишину. В ней точно нет фальшивых нот.
– Так категорична ко лжи? – не унимался блондин.
– А ты? – я внимательно посмотрела на Макса.
Он задумался, сцепил пальцы под подбородком.
– Без лжи нам не познать цену правды.
– Да ты философ, – я посмотрела на Макса, буравящего взглядом горизонт. – А чем еще, кроме метафизических изысканий занимаешься, а, Диоген современности?
– Живу, – зеленые глаза, в которых плескалось лукавство, посмотрели на меня. – Разочарую, увы, не в бочке: до античных мыслителей мне далеко. А чтобы не сдохнуть с голоду, диджействую на местном радио.