— Там мама и я. — обижено объясняла малышка, прячась в объятиях соседа.
— Ты хотела нарисовать нас всех вместе? Дорисовала себя и маму, чтобы мне одному было не скучно тут?
— Да!
— Это очень мило с твоей стороны, Аля. Но дело в том, что это очень важный документ, в котором нельзя рисовать, даже на пустых страницах. Даже если очень хочется. — малышка смотрела на него недоверчиво. — Да-да. Такие уж правила.
Дочка тяжко вздохнула.
— Я бойсе не буду. — заверила она.
А меня во время их диалога медленно, но верно разъедало чувство вины. Почему посторонний мужчина гораздо более чутко относится к чувствам моей дочери, чем я, родная мать? Сейчас я была сильнее всего похожа на своего отца.
В этот момент в дверь позвонили. Видимо курьер уже прибыл. Егор подхватил расстроенную Альку на руки.
— Пойдем посмотрим, кто там? — и не обращая на меня внимание они прошли мимо.
Курьер сначала в недоумении уставился на новоявленный шедевр абстракционизма, а затем рассмеявшись переписал данные с испорченного документа. И даже посоветовал напоследок, как можно отмыть несмываемый маркер. Хорошо, что Аля рисовала только на ламинированной странице.
Дочка быстро развеселилась и уже умчалась рисовать дальше в своей комнате, из которой мы предварительно убрали перманентный маркер. (И от куда она его только взяла?) А вот я никак не могла унять ноющую боль в груди.
— Я отвратительная мать. — озвучила я наконец то, что меня гложило.
— Не правда. Это совершенно нормальная реакция. Ты расстроилась и была напугана. Будь ты плохой матерью, то нашлепала бы ее по попе так, что она сидеть не смогла. А ты всего лишь проявила строгость, не повысив при этом даже голоса.
— Но она расстроилась. Напугалась даже! — не унималась я.
— Саш, посмотри на нее. — я перевела взгляд на комнату дочери, где в дверном проеме мне было видно, как она что-то напевает себе под нос улыбаясь. — Разве она похожа на несчастного ребенка, который боится собственной матери?
— Только потому, что рядом был ты! Как тебе это удается? Она так тянется к тебе, как ни к кому другому.
— Может ей просто не хватает отца? И в этом весь секрет. — осторожно предположил Егор.
Настроение моментально упало еще на несколько ступеней ниже.
Не знаю, что думает сосед по этому поводу. Вполне возможно, что он осуждает меня и мое решение скрыть ребенка от отца. Но он никогда и не был на моем месте. Наверняка, такому чуткому и во всех отношениях правильному Егору трудно представить, что кто-то может не обрадоваться факту отцовства. Или еще хуже, обрадоваться, но вовсе не самому ребенку, а перспективам, которые открываются с его появлением.