Лицо шурина мгновенно преобразилось: из слащаво-подлого оно стало ледяным и беспощадным:
— Нельзя бросаться такими утверждениями безосновательно, моя дорогая невестка — это называется клевета и карается Законом Божьим.
— Так вы… — вскрикнула я, но Рустам жестом приказал мне молчать и резко перебил:
— Мы поговорим об этом позже, Ева. А сейчас идём завтракать!
Он подал мне руку, но я проигнорировала её и удалилась в свою комнату, чтобы переодеться и причесаться.
Моя служанка помогала мне, и, кажется, у неё дрожали руки.
— Что происходит, Сария? — не выдержав напряжения, спросила я у неё.
— Я не знаю, госпожа, — всхлипнула девушка. — В доме полно незнакомых чужих мужчин. Они грубят, распускают руки и ведут себя, как хозяева. Мы с другими служанками стараемся обходить их десятой дорогой, но они повсюду.
Сария шмыгнула носом, и я схватила её руку, придерживавшую прядь моих волос.
— Не плачь. Господин вернётся и всё станет опять хорошо. Не волнуйся и передай другим.
Когда я вошла — с опозданием, конечно, — в столовой царила гнетущая тишина. Но, к моему удивлению, Зойра вовсе не возражала Рустаму и даже не косилась на него гневно. Неужели они договорились!? Каким же беспредельным может быть человеческое коварство!
Рустам сидел во главе стола, на месте моего мужа. Я, разумеется, не пожелала сесть рядом с ним и примостилась на детской половине.
— Ваше место здесь, младшая госпожа! — тоном, не терпящим возражений, заявил шурин, указывая на стул по левую руку от себя.
Я в ужасе бросила вопросительный взгляд на Зойру — она еле заметно кивнула и на секунду прикрыла глаза. Невероятно! Я обязана сидеть рядом с ним, как ни в чём не бывало, когда мой муж, которого он предал и оклеветал, сидит в тюрьме в ожидании смертного приговора?! Но ослушаться старшую жену я не посмела, помня её вчерашний гнев. Она права, при моём попустительстве случилось всё это, сейчас не время своевольничать.
Я послушно села слева от Рустама, он победительно улыбнулся мне и положил на тарелку булочку с вареньем. Как собаке. Было тошно от этого омерзительного спектакля.
Однако я заставила себя поесть: мне и в самом деле нужны были силы, которых явно не хватало.
Рустам прикасался ко мне: говорил что-нибудь ничего не значащее, вроде: мой повар готовит это блюдо лучше — и трогал меня как бы невзначай то за предплечье, то за волосы, то за спину. Я вздрагивала всякий раз от отвращения, но покорно молчала, видя, как Зойра взглядом приказывает мне поступать именно так.
Все дети ели молча, глядя только в свои тарелки — никто не видел моего позора, кроме Зойры и Айши — но последняя тоже старалась не поднимать взор лишний раз.