И все-таки самым большим испытанием для Вени был тот день, когда он решился встать с инвалидного кресла. Его раздирали чувства неуверенности, боязни, неверия в то, что ЭТО ПРОИЗОЙДЕТ. Старик словно опять был рядом, подбадривал: давай! Давай! Веня впивался руками в подлокотники кресла, повторяя: «Я не смогу! Не смогу!». А Старик снова: «Вставай!». Веня осторожно приподнялся… Первый шаг, второй! И вот тогда он заплакал! Ночной посетитель стал для него избавителем, кумиром, хозяином, которому он мог отдать все, что угодно. Даже душу!
Правда, третьего шага в тот день он сделать не смог, ноги подкашивались, Веня плюхнулся в инвалидное кресло. Но спустя некоторое время уже мог спокойно пройтись по комнате. И тут Веня сообразил: нельзя, чтобы кто-нибудь узнал о его чудесном выздоровлении. Зачем ненужные вопросы, подозрения. Веня рассмеялся, и опять опустился в кресло. «НИКТО не должен узнать!»
Он так и продолжал играть роль калеки. Но однажды решил, что лучше исчезнуть из Старого Оскола, спрятаться там, где никто не знает его, и случайно не обратит внимание, что лицо его не подвержено старению. Веня обманул охрану и скрылся в неизвестном направлении. И снова будто кто-то помог ему. Должно быть, Старик…
Веня ни секунды не думал о добрых помощниках Олеге Васильевиче и Александре Григорьевне, которые всегда «обожали Венечку». Да что там эти чужие старики! Он ни разу не вспомнил о погибших по его вине родителях и несчастной девушке Любе. В институте у него еще была какая-то Вера… Была и сплыла.
Он исчез из дома, ничего не взяв с собой, кроме Черной книги. И впоследствии держал ее у себя в тайнике. Он мог не читать классику, но труд, определивший его жизненные позиции и устремления, проштудировал от корки до корки.
После бегства прошло не так много времени, а Веня уже сумел оценить слова Старика, что его дар более ценный, чем власть или деньги, известность или самый сумасшедший секс. Дабы никто ничего не заподозрил, он жил в маленьком городке, жил тихо и неприметно, уже по привычке изображая из себя калеку.
…Воспоминания воспоминаниями, однако ему нужно срочно добыть энергию. Может, у соседа по купе?
О, нет! Одно лишь воспоминание об этом толстом уроде вызвало у Вени новый приступ рвоты (хорошо, что он стоял у раскрытого окна, а то объясняйся потом с проводницей!). Придя в себя, он вновь начал размышлять об источнике необходимой энергии.
«Я не зря гоняюсь за Лизкой. Она и даст мне эту энергию».
У нее — десятый вагон, тринадцатое место. Пройти всего два вагона!
Одним из важнейших искусств, которым овладел Веня, было искусство перевоплощения. Он зашел в туалет одним человеком — скромным, коротко постриженным пай-мальчиком, а вышел — лихим, длинноволосым, немного развязным парнем, темные очки скрывали горящие жадным блеском глаза. Небрежной походкой прошел одиннадцатый вагон. А вот и десятый!