— Пройдёмте, я приготовлю чай. Марта, посиди, пожалуйста, в комнате.
Прошла мимо девочки и отточенным жестом вскинула ладонь, приложив её ко лбу дочери. Облегчённо выдохнула и открыла дверь, приглашая мужчину на кухню:
— Проходите, я сейчас присоединюсь.
Ник снял пальто в прихожей, разулся и прошёл на кухню, усевшись за небольшой стол. Обвёл глазами тесное пространство, отметив чистоту, несмотря на довольно скромный интерьер.
Эмма вошла и прикрыла за собой плотно дверь. Постаралась взять себя в руки и подавить нервную дрожь. Что ж теперь… Она отметила как и без того тесное пространство кухни уменьшилось под напором мужского присутствия, размаха широких плеч и терпкого дорогого аромата. Под пронизывающим изучающим взглядом прошла к чайнику, налила воды и поставила его кипятиться. Привычные простые движения помогали прийти в себя и немного успокоиться. Вдох-выдох. То, что ей было в данный момент жизненно необходимо.
Никлас не мог отвести взгляд от женщины и, благодаря тому, что она отвернулась от него, мог подробно изучить её. Всё-таки как она была похожа на Ханну! Даже такая, уставшая и осунувшаяся она напоминала ту женщину, которая была так ему дорога. Белокурые волосы, изящный, несмотря на беременность, изгиб спины, тонкие запястья и лодыжки. Встряхнул головой, отгоняя морок и встретился глазами с глубоким карим взглядом. Не голубым, к счастью… Да и пластика другая, более медленная и тягучая.
— Я… Видимо я должна объясниться…
Было видно, что Эмме тяжело подобрать слова и он оценил то, как быстро она пришла в себя, с каждой секундой возвращая образ холодной "я всё могу" женщины. Вот только он уже увидел её другой, и какую бы маску она не надела теперь — это было не важно.
— В общем, мне всё понятно. Но я бы хотел услышать правду. Например о том, как мой брат вышел на тебя. Ничего что я на ты?
Выкать в такой ситуации казалось ему лишним. Тем более, что он ощущал какую-то взаимосвязь, когда встречаешь близкого человека через долгое время. Внешняя схожесть с Ханной была тому причиной или что-то другое — Ник не мог оторвать от неё глаз. Непередаваемое и тревожащее чувство.
Эмма лишь пожала плечами: нарочитый этикет был настолько несущественнен сейчас. Вода вскипела и она поспешила заняться приготовлением чая, что дало ей немного времени привести мысли в порядок и решить, с чего начинать свою исповедь. Что бы она сейчас не сказала — ничего не изменить. Никто не должен был узнать, что у неё больной ребёнок. Никто из тех, кто знал о её суррогатном материнстве. Теперь всё зависело от этого незнакомого, чужого человека. Она давно уже не верила в сказки. Но, смотря в его слишком красивые как для мужчины глаза, такие пронзительные и внимательные, она ощутила где-то глубоко внутри, в самом дальнем уголке своего раненого сердца надежду. Надежду на то, что он поймёт. Но вот примет ли? Глубоко вздохнула, словно перед прыжком в воду, и начала свою исповедь.