Ничего не сказал. Он больной.
— Что значит, уже поступил?
— Так сирота, бабуля инвалид, мне только собеседование. На автотранспортный поступать буду, там препод классный, я ему тачку ремонтировал. Не думаю, что он бы не справился, просто некогда.
Мне по-любому поступить надо. Не могу же я Корсарову уступить.
— Я на исторический пойду, как мой отец.
Хорошо, что я матери торт оставил, мы всё с Мироном приговорили и ещё поднос вылизали.
— Люба печёт пирожные, — кто о чём, Корсаров о Любе. — У неё даже страничка что-то с выпечкой связана. Когда женюсь на ней, будем торты лопать.
— Рон, а ты вообще мысль допускаешь, что не женишься, что она тебя не примет? — очень осторожно спрашиваю я. И мне кажется, что у этого животного даже загривок дыбом становится, глаза выцветают.
Да, Люба Часова, ждёт тебя большой сюрприз в виде одержимого маньяка.
— Не допускаю, — он откидывается к стене и гладит сытый живот. Хотя какой у Корсарова живот, дохлый совсем. Дохлый, но жилистый. Нужно мне тоже коррекцией тела заняться, чтобы Гелика впечатлить. А вдруг? Поступлю и подкачу яйки к девушке своей мечты. Разочаруюсь и дальше пойду судьбу искать. Или работу.
***
— Лечись, дура! — кричу я, нагибаясь к ступенькам лестницы общественного коридора, когда мать швыряет в меня своей туфлей. — Таблетки пей, климаксичка!!!
— Убирайся! Чтобы я тебя никогда больше не видела, скотина! И ты не Ивана сын! Я тебя нагуляла по-пьяни.
— Заткнись!!! Сука, что б ты сдохла!
Я не верю ни одному её слову. Я на отца похож, как под копирку. Пусть не врёт, ведьма. Батя вообще во мне души не чает.
— Родной матери!
— Скорее не ты моя мать!
— Теперь уже точно!
Спускаюсь ниже, закидывая сумку на плечо. У меня ещё и рюкзак с ноутбуком. Старуха, соседка снизу смотрит на меня с такой ненавистью, что я чуть и её за компанию не посылаю.
— Вырастила Верочка себе на голову подонка, — шипит она сквозь вставные зубы.
— Отвали, рухлядь, — огрызаюсь и вываливаю из подъезда.
Девочка стоит и улыбается. В платьице коротком, ножки тонкие, как макароны. Накрасилась ужасно ещё и духами облилась, какими-то дешёвыми, что глаза жжёт и в носу першит. В руках держит блюдечко, на нём какой-то пирожок.
— Привет, Кирюша. Ты меня вчера угостил, вот и я решила, — голосок тонкий, как ножки.
— Зелье кинула? — спрашиваю у девочки.
Она выпучивает на меня глазища огромные.
— Что реально? — шарахаюсь от неё.
Всё, к Мирону, к Мирону! Только мужское общество. Эти бабы всех возрастов ебанутые натурально.
Корсарова у соседнего подъезда провожает бабушка. В пятилитровой банке квашенная капуста у рваных кроссовок стоит, на плече свёрнутые ковры. Целует, обнимает внука. Маленькая, добрая старушка. Меня замечает и улыбается.