Митрон очень серьёзно смотрел на меня, хмурился. Его мои слова впечатлили.
Симпатичный. Даже слишком.
— Геля, если так получится, что мы с тобой ещё встретимся, Любе, моей девушке не говори, что целовались.
— Ладно, — пожала я плечами. — Ты вроде адекватный, как вообще ты связался с этим уродом?
— Я же говорю, он не был такой, — он тяжело вздыхает. — Мошка смешной, забавный, душа компании. Только вот мать с отцом воевали и унижали его по очереди. И мать на нём экономила. Он в такой одежде ходил, что жалко становилось. Моя бабка ему брюки шила и рубашки.
— Серьёзно? — у меня культурный шок. Как-то образ Мошки с уродом, что танцевал на столе не клеился.
— Потом батя зарабатывать стал, — продолжает Мирон, наблюдая, как нас нагоняет машина Кирилла. — Он не знал, куда деваться от этих денег. Прилип к богатым парням, они ему пояснили, как должен себя мажор вести. И пошло поехало… Геля, ты заверни сейчас к набережной, там место есть тёмное. Он пьяный в жопу, сейчас догонит и протаранит тебя. А у меня руки чешутся, — он потирает кулаки.
— Их там трое, Мирон, — беспокоюсь я, но сворачиваю к набережной, как он просит.
— Ты будешь удивлена, детка, — зловеще усмехается парень.
— Я к тому, что они могут в суд подать. Это богатые сынки, они же вообще чувствуют безнаказанность и мстят жестоко… А знаешь, что! — я сворачиваю к тёмному парку, где на счастье фонари не горят. — Если ты Мошникову морду разобьёшь, я скажу, что ты меня защищал. Вроде они втроём меня изнасиловать хотели.
— Это дело! — восхитился Мирон. — Эх, Мошка — мозгов крошка, такую девчонку просрал!
— Запиши мой телефон, — предлагаю я.
Эта часть набережной вроде как заброшена. Сюда семимильными шагами движется строительство многоквартирных домов, но пока не дошло. Набережная в ужасном состоянии, парк ещё в большей запущенности. Старые фонари горят через один, и за нашими спинами темнеет адскими пустыми окнами старинное промышленное здание. Просто идеальное место в городе для драк и стрелок.
Машина Кирилла с визгом тормозов останавливается. Выходят парни. Кирилл, и двое с волейбольной площадки, которых я не знаю. Действительно, Мошников душа любой компании, моментально заводит знакомства.
— Корсаров, сука! Ты что, падла творишь? Ты же знаешь, что это моя девчонка.
— В курсе, — Мирон стягивает толстовку и кидает мне. — Знаю, что влюбился в Гелика без оглядки, что страдал и готов был волочиться до скончания дней. А теперь тебе ничто не светит.
Кирилл не нападает. Он смотрит на меня страшной жуткой рожей. А потом что-то его воспаленный мозг выдаёт. Он же моральный насильник.