И всё-таки в каких-то вопрос я по-прежнему оставалась одиночкой. Мне важна любовь и поддержка Лавра, но эксплуатировать ими я не хотела. Он и так весь на нервах, а здесь, рядом со мной, вряд ли стало бы лучше. Этот ритуал, подаренные женщине природой, должен остаться только между ними и врачами, которые помогают ритуалу осуществиться.
Приходилось ходить туда-сюда по палате и тщательно следить за своим дыханием. Боль должна ослабнуть, но необходимого облегчения я всё равно не испытывала. Поглаживая живот, я мысленно обращалась к своему малышу, пытаясь с помощью своих чувств передать ему частичку собственно уверенности. Мы справимся. Мы вдвоем всё преодолеем, пересечем финишную прямую, где нас будет ожидать Лавр и его крепкие тёплые объятия.
Когда боль достигла всех мыслимых и немыслимых пределов, я поняла, что больше просто не могу всё это терпеть. Выполняя все инструкции акушера, я стремилась только к одной цели — дать своему ребенку жизнь.
— Мальчик, — услышала я где-то на задворках сознания вердикт медсестры, за которым послышался крик моего малыша.
Я чувствовала себя так, словно лишилась последнего глотка сил. Но это опустошение было приятным. Я отдала всю свою энергию моему ребенку, моему сыну. Моя любовь к нему зародилась ровно в тот момент, когда я узнала, что беременна. Эта любовь росла и крепла вместе с моим маленьким сокровищем и теперь всегда будет с ним, всегда будет оберегать его.
Утром я проснулась еще с прежним отголоском усталости, разбавленным бесконечным потоком счастья и радости. В целом роды прошли хорошо даже не было никаких разрывов. Мне хотелось поскорей взять своего сына на руки, потому что ночью совсем обессиленная я не сумела толком насладиться нашей близостью, нашей связью «матери и ребенка», что всегда теперь будет неразрывной.
В палате было светло. Утреннее солнце осторожно заглянуло в окно, будто боясь спугнуть. Лавр сидел на стуле и бережно покачивал у себя на руках крошечный сверток. У меня на глаза от этой картины навернулись слёзы. Я впервые видела, как мужчина со всей присущей ему нежностью и любовью, укачивает своё дитя. Эта картина, которую невозможно описать всеми известными человеку словами. Она так ярко отпечаталась у меня в памяти, что я вряд ли когда-нибудь смогу ее забыть.
Лавр уже мог ходить, но без трости обойтись всё равно не может. Доктор сказал, что вероятней всего, полностью отказаться и от нее не получиться. Лавр заметно хромал на больную ногу, но в целом вся его жизнь вернулась в прежнее русло. И вот этот сильный мужчина с бесконечно нежным сердцем, сидел на стуле, вытянув больную ногу, чтобы она его не мучала, окутал своей любовью, своими надежными руками младенца. Моя душа трепетала от необъятной радости, мое сердце ликовало от щемящей нежности.