— Сторонники реформ называют это по-другому: построить рыночную экономику. Только наблюдать приходится разрушение страны. Что ж, наверное, чтобы что-то построить, надо сломать то, что уже есть.
— Горько все это видеть, Сергей. У прежнего строя много недостатков. Изменения нужны, спору нет. Но ведь перечеркивается все. И хорошее в том числе. Те, кто вчера были героями, примерами для подражания, теперь объявляются чуть ли не преступниками. Творить добро, быть благородным теперь не модно. А в почете оказываются те, кто сумел обмануть других, наварил кучу бабок или побольше стащил у государства.
Пока Владимир говорил, Сергей разлил по кружкам заварившийся чай.
— Угощайся, не стесняйся. Бери бутерброды. Больше ничего предложить не могу.
— А среди молодежи? — продолжил молодой человек, отхлебнув из кружки. — Они же теперь все отрицают. Нет для них ничего святого. С высоких трибун охаяли пионерскую организацию. Школьники массово вышли из пионеров. А что взамен? Ориентиров-то нет. Куда детям стремиться? К чему?
— А вот для этого мы и существуем, Володь. И наша «Каравелла».
— Только стихи о возвышенном сейчас никому не нужны.
— Да, нет, Володя, нужны. Страсти улягутся. Все устаканится. И людям вновь понадобятся книги о добром и чистом. Главное, нам самим не скатиться до уровня простых рвачей. И надежда вся на новое поколение, на тех, кто сейчас только в школу ходит. Не упустить бы их.
Они оба замолчали. Заработали челюстями, стараясь разжевать черствый хлеб. Но, несмотря на свою черствость, хлеб Владимиру показался очень даже вкусным. Молодой человек сегодня еще не обедал, сразу после занятий поехал к Сергею. Поэтому готов был есть что угодно. А колбаса — так это вообще подарок судьбы. В магазинах ее не достать. Владимир даже забыл, когда он ел колбасу последний раз.
— К тебе Юля заходила? — спросил Владимир, расправившись, наконец, с бутербродами.
Сергей в ответ кивнул.
— Я встретил ее, входя в подъезд, — сообщил Владимир.
— Вот, кстати, вылавливая из общего потока таких, как Юля, мы не даем затеряться и угаснуть их таланту. Человек посмотрит вокруг, не увидит тех, кому нужны его стихи, и подумает, а зачем, собственно, мне писать? В редакциях публиковать отказывают: мол, молод еще, неопытен. Друзьям в большинстве случаев начихать. Настоящее искусство сейчас не в моде. Если стихи про какого-нибудь бандита, или выражают протест существующему строю, отрицают устоявшиеся правила и принципы, то тогда еще будут читать. Или зарифмуешь, как сношаются двое, а лучше — трое, да матами еще сдобришь. Но это, Володь, не поэзия. Это рифмованные строчки.