— А крещение? — спросил я.
— Ранняя церковь унаследовала форму крещения из иудаизма. Это было так называемое крещение прозелитов. Когда язычники хотели принять закон Моисеев и жить по нему, иудеи крестили их властью Бога Израиля. Однако по Новому Завету людей крестили во имя Бога-Отца, Бога-Сына и Бога — Святого Духа, а это значило, что Иисуса действительно считали Богом в полном смысле слова. Кроме того, крещение, как и причастие, было символом смерти Иисуса. Погружение в воду символизировало Его смерть, а появление из воды — Его воскресение и новую жизнь.
Я перебил:
— Вы хотите сказать, что эти таинства не были попросту позаимствованы у так называемых мистических религий?
— Именно! — ответил Морлэнд. — Во-первых, нет никаких оснований считать, что до новозаветной эпохи в этих религиях существовала вера в умерших и воскресших богов. Так что если что и было «позаимствовано», то как раз у христианства! Во-вторых, обряд крещения пришел из иудейских обычаев, к которым иудеи относились очень ревностно, не подпуская и близко ничего языческого или эллинского. И, наконец, в-третьих: эти два таинства восходят к периоду самого раннего христианства, то есть ко временам, когда другие религии еще не могли оставить свой след на восприятии смысла и значения смерти Иисуса.
Пример номер пять: РОЖДЕНИЕ ЦЕРКВИ
Прежде чем перейти к этому — последнему — примеру, Морлэнд заметил:
— Когда происходит переворот в культуре, историки всегда ищут события, которые могли бы к нему привести.
— Верно, — согласился я.
— Тогда поговорим о том, как зародилась христианская церковь. Совершенно очевидно, что она возникла вскоре после смерти Иисуса и разрасталась столь стремительно, что за какие-то двести лет дошла до дворца Цезаря в Риме! Более того, христианство одержало победу над другими идеологиями и постепенно охватило всю Римскую империю.
— Если бы вы были каким-нибудь марсианином, глядящим вниз на Землю I века, кому, с вашей точки зрения, предстояла бы долгая жизнь — христианству или Римской империи? Вряд ли вы поставили бы хоть самую малую монетку на разношерстную компанию, повсюду сеявшую весть о том, что некий распятый плотник из захолустья восстал из гроба, поправ смерть! Однако проходит двадцать веков — и мы называем своих детей Петрами и Павлами, а собак — Цезарями и Неронами! Мне нравится, как сказал об этом Моул (C. F. D. Moule), кембриджский исследователь Нового Завета: «Если появление церкви Иисуса Назареянина — явление, неопровержимо засвидетельствованное в Новом Завете, — прорывает в истории дыру размером с Воскресение, то чем светскому историку заткнуть эту прореху?»