Милевский резким движением перелистнул газету, тяжелый взгляд его остановился на моём лице.
– Если бояться за жизнь близкого человека – это безумие, то да. Я безумен.
– Ты … подозреваешь тетку? – изумилась я собственному предположению.
– Не говори глупостей, – поморщился Милевский и снова вернулся к газете.
Больше ничего объяснять он, очевидно, не собирался. Впрочем, это ведь князь. Ненормальное, вот уже несколько лет сдерживаемое желание тотально контролировать мои действия, мои мысли, мой круг общения не делось никуда. Алексей был категорически против моей дружбы с Денских. И Настя, будто зная об этом, не отвечала на мои письма. Только с чего я решила, что все мои письма отправлялись? Я ведь отдавала их со слугой.
Похоже, тирания его теперь переродилась в паранойю. Вполне возможно. Почему нет?
Я подлила ему кофе и, вдохнув чудесный бодрящий аромат, щедро плеснула себе напитка. Сделав небольшой глоток, наслаждаясь горечью вкуса, я спросила:
– Ты знал о симпатии ко мне его высочества?
Алексей подхватил со стола чашку и поднял на меня глаза:
– О симпатии? Нет, не знал. А о том, что он с детских лет влюблен в тебя по уши, знал, разумеется.
– Что, прости? – я моргнула.
– А почему, ты думала, мне позволили оформить опекунство? – скривился князь. – Когда наследнику исполнилось шестнадцать, он потребовал встречи с тобой. Его императорское высочество по какой-то причине решил, что ты станешь ему отличным подарком на именины. Небольшой скандал в узком семейном кругу, и в тот же день государь позволил мне забрать тебя из Смольного. Я был уверен, что увлеченный молоденькими и не очень фрейлинами из свиты матери, царевич забыл о тебе. Но нет. В Мариинском Дмитрий увидел тебя в ложе. Ко мне подошли прямо на представлении.
– И ты увез меня в своё имение, – прикрыв веки, договорила я за Милевского.
– Умница, – чуть улыбнулся он и, допив кофе, вновь вернулся к чтению.
С того «Щелкунчика» прошло несколько лет, и всё это время я не замечала никакого внимания к своей персоне. Но Алексей никогда не бросал слов на ветер, а я …
Пристальный взгляд, я вкладываю пальцы в ледяную руку.
«…как будто меня не существует»
А я в принципе не вижу ничего и никого кроме Милевского!
Я жила в квартире, которую мне оплачивал князь, я работала с его позволения! И мой круг общения состоит из, смешно сказать, троих человек! Даже не знаю, и как это туда допустили Чернышова?!
Я зло вцепилась в кофейник.
Милевский отложил в сторону газету:
– Жалеешь о несбывшемся? Не стоит.
Жалею ли я? Да, я жалею. Жалею о страхах, о подозрениях, я жалею, что царевич так рано погиб!