Настасья еще долго ворочалась, не в силах уснуть. Радость от маленькой победы угасла. Сейчас молодая княгиня чувствовала к Всеволоду презрение, а его пригожее лицо и зимние очи лишь раздражали. «Враг он нам», — с этой мыслью она погрузилась в тревожный сон.
Поутру маленькая княжья семья без хозяина собралась в трапезной за широким столом. Настасья, подложив подушечки, пристроила с собой и Ивана:
— Ложку держать может, пусть с нами ест, — улыбнулась она, подмигивая Прасковье.
— А батюшка не забранится? — опасливо глянула на дверь девочка, будто там уже стоял Всеволод.
— Да только рад будет, да, сынок? — вручила Настасья большую ложку Ивану.
— Да, — громко выкрикнул он и засмеялся, первый раз, не улыбнулся слабенько, а заливисто рассмеялся колокольчиком.
— Может поправится? — с надеждой посмотрела на брата Прасковья.
— Конечно поправится, кашу-то за двоих начал есть.
За седмицу Прасковья первый раз заговорила с Настасьей. Каждое утро они встречались за трапезой. Настасья неизменно дружелюбно улыбалась и вела неспешный рассказ: какое у нее в Черноречье было житье-бытье, какие колты[2] девки на торгу покупают, какой узор на рушники кладут, как Масленицу провожают, да пироги какие на Пасху пекут. Говорила и говорила то, что ей самой было бы интересно послушать. Прасковья угрюмо молчала. Когда Настасья спрашивала: «А как у вас?», девочка отворачивалась, словно и не к ней обращались. Но вот за столом появился Ивашка, стукнул пару раз ложкой по столу, размазал по всему лицу кашу, довольно облизывая губки, и Прасковья ожила, заворковала над братцем и даже один раз улыбнулась мачехе.
Настасья взбодрилась и осмелилась предложить:
— Прасковьюшка, а не хочешь со мной да Феклой на торг сходить? Фекла говорит, княже нам серебра оставил, прикупим чего-нибудь? — она замерла, ожидая ответа девочки.
Но та ответить не успела, в трапезную, расталкивая холопок, влетела Сулена. Щеки на крупном лице теперь были не румяными, а насыщенно бордовыми, повой неряшливо сдвинулся, приоткрывая растрепавшиеся седые пряди.
— Куда ты прешь?! — вбежала за ней Фекла. — Эй, кто-нибудь, гридней кличьте!
— Куда надо, туда и пру, — широкой мужской ладонью отшвырнула Сулена ключницу.
Настасья, осознавая угрозу, осталась сидеть, только заслонила собой Ивашку и жестом указала Прасковье отойти в сторонку. Девочка торопливо отбежала в угол.
— Глядите, княгиней она сидит! Да кто ты такая, чтобы княгиней нашей зваться? — заорала Сулена, — Дочь колдуна треклятого!
— Мой отец, князь Чернореченский, в чародействе никем замечен не был, — спокойно произнесла Настасья.