Что же она теперь начнет рассказывать, каким замечательным человеком он был, и что непростые жизненные обстоятельства заставили его бросить женщину с его ребенком на руках?
Но она безразлично пожала плечами. Типа: «Ну нет дела, так нет».
Будто бы и разговор иссяк, но одна затяжка, и говорит, как не мне, а просто в окно:
– Ты и не должен быть как он. Ты же не слепок. Ты сублимация всех тех, кто был до тебя, просто из них твои папа и мама оказались крайними. И из этих двоих я знала только твоего отца. А представляешь, сколько их было от появления человека на земле и до тебя? Отцы отцов, матери матерей… Ты похож на них на всех, и не похож ни на кого в отдельности. Так что глупо думать, что ты можешь быть чьей-то копией. Конечно, ты сам по себе.
Ничего не изменилось в ее лице, просто рот перестал двигаться, взгляд – так же в окно…
– Он тоже так думал? – зло спросил я, сам того не ожидая. Что я сам по себе – добавил уже про себя.
Я не на Алексея злюсь, бросил так бросил, наверное, это просто защитная реакция. Под очарование этой женщины подпадать никак не хотел. Конечно, не так уж она очаровательна, но этот голос, который почти что шепот, который будто обволакивает, затягивает. Так говорят, когда устали, с хрипотцой, через силу. Так иногда пытается говорить мама, когда приходит с работы, и хочет продемонстрировать мне свою усталость, чтобы я сделал какую-то работу по дому за нее. Например, помыл посуду или пропылесосил. Но эта женщина будто всегда так говорила, она казалась искренней.
– Не знаю, – спокойно ответила она, – он много, что думал, не все говорил. Хотя если уж начинал…
– А вы просто слушали? – насмешливо и опять же зло, спросил я. Но знал, что могу себе позволить эту насмешку, только пока она не смотрит на меня.
– Иногда слушала, иногда нет… Знаешь ли, старики бывают болтливы…
Старики?
Женя улыбалась. Опять же не мне. Странная такая улыбка – напряженная, не веселая совсем, губы сжаты, только что по форме улыбки растянуты.
– Мне уходить нужно, – сказал я, продолжая с интересом наблюдать за ее лицом.
Она перестала улыбаться. Вспомнила, наконец, что я здесь. Ужасно неприличная женщина. Что-то есть общее у них с утреней старушкой, эта тоже будто немного не в себе.
–Да, – просто ответила она.
И продолжила сидеть. Положила в пепельницу прогоревшую впустую сигарету и следом закурила следующую. Я, конечно, не Алексей, но не идет этой квартирке (моей квартирке) этот запашок.
Она-то в окно смотрит, небось, на ржавые качели, а мне что делать? Я достал телефон. Попробовал почитать, открыл книгу, но смысл слов до меня не доходил. Может Алиске написать? Нет, нет, не соображу сейчас, что написать. Да и только начни, вопросами засыплет, а что мне ей сказать? Пришла какая-то странная женщина, уже вторая, кстати, за сегодня, сидит, курит, не уходит. Глазами-то в телефоне, а сам себя ругаю, как могу. Уж эту-то точно нужно прогнать, это не несчастная старушка! Когда ты отвердеешь, Паша?