Было условлено, что я встречусь с ним у ворот, чтобы никто ничего не узнал, и что мы посетим место вчерашнего происшествия, прежде чем придем в дом. Едва ли можно было надеяться, что причина внезапной болезни Бэгли каким-то образом не станет известна слугам, и было бы лучше, если бы наше предприятие прошло незамеченным. Этот день показался мне очень длинным. Я должен был провести часть времени с Роландом, что стало для меня ужасным испытанием, ибо — что я мог сказать мальчику? Его состояние понемногу улучшалось, но все еще вызывало серьезные опасения, и волнение, с которым он повернулся ко мне, когда его мать вышла из комнаты, наполнила меня тревогой.
— Папа? — тихо сказал он.
— Да, мой мальчик, я уделяю этому самое пристальное внимание; я делаю все, что в моих силах. Я еще не пришел ни к какому определенному заключению — пока. Но я не пренебрегаю ничем из того, что ты сказал мне, — ответил я.
Чего я не мог сделать, так это предложить его уму хотя бы малейшую тень возможной разгадки. Это было нелегко, потому что он хотел получить от меня хоть сколько-нибудь обнадеживающую информацию. Он задумчиво посмотрел на меня своими большими голубыми глазами, ярко сиявшими на его бледном изможденном лице.
— Ты должен мне доверять, — сказал я.
— Да, папа. Папа все понимает, — сказал он себе, как бы успокаивая какое-то внутреннее сомнение. Я ушел от него, как только смог. Он был для меня самой драгоценной вещью на земле, я, прежде всего, заботился о его здоровье; и все же, почему-то, взволнованный другим предметом, я предпочел не сосредотачиваться целиком на Роланде, пусть даже он и был самой важной частью всего происходящего, ради которой я действовал.
В тот же вечер, в одиннадцать часов, я встретил Симсона у ворот. Он приехал поездом, и я сам осторожно впустил его. Я был так поглощен предстоящим экспериментом, что прошел мимо руин, направляясь к нему навстречу, почти не думая о том, что в них происходит, если вы сможете это понять. У меня был с собой фонарь, а он показал мне приготовленную свечу.
— Нет ничего лучше света, — произнес он своим насмешливым тоном. Ночь была очень тихая, почти беззвучная, но не такая уж и темная. Мы без труда достигли развалин. Когда мы приблизились к нужному месту, то услышали тихий стон, изредка прерываемый горьким плачем.
— Должно быть, это и есть ваш голос, — сказал доктор. — Признаться, я ожидал чего-нибудь подобного. Это бедное животное попало в одну из ваших ловушек; вы найдете его где-нибудь в кустах.
Я ничего не сказал. Я не ощущал особого страха, но испытывал торжествующее удовлетворение от того, что должно было последовать. Я подвел его к тому месту, где мы с Бэгли стояли прошлой ночью. Все было тихо, как только может быть тиха зимняя ночь, — так тихо, что мы слышали вдали топот лошадей в конюшне и стук закрываемого окна в доме. Симсон зажег свою свечу и принялся осматриваться, заглядывая во все темные углы. Мы были похожи на двух заговорщиков, подстерегающих какого-нибудь несчастного путника, но ни один звук не нарушал тишины. Стоны прекратились еще до того, как мы поднялись наверх; одна или две звезды сияли над нами в небе, глядя вниз, словно удивленные нашим странным поведением. Доктор Симсон только и делал, что тихонько посмеивался себе под нос.