Открытая дверь и другие истории о зримом и незримом (Олифант) - страница 61

Я никогда не возвращалась в Сент-Рулс, и в течение многих лет моей жизни никогда больше не смотрела в окно, если из него было видно какое-либо другое окно. Вы спросите меня, видела ли я его когда-нибудь снова? Я не могу сказать точно: воображение — великий обманщик, как сказала леди Карнби, и если оно оставалось там так долго только для того, чтобы наказать тех, кто причинил ему зло, то почему я должна была увидеть его снова? ибо я получила свою долю. Но кто может сказать, что происходит в сердце, которое часто и так надолго возвращается, чтобы выполнить свое назначение? Если это был тот, кого я видела снова, то гнев его угас, и он желает добра и больше не причиняет вреда дому женщины, которая любила его. Я видела его лицо, когда он смотрел на меня из толпы. Однажды я вернулась домой из Индии, вдовой, очень грустной, с моими маленькими детьми; я уверена, что видела его там среди людей, пришедших приветствовать своих друзей. Меня некому было приветствовать, потому что меня никто не ждал, и мне было очень грустно, потому что я не видела ни одного знакомого лица, когда вдруг увидела его, и он помахал мне рукой. Мое сердце снова подпрыгнуло: я забыла, кто он, но одно только то, что это было знакомое мне лицо, наполнило меня радостью; я подумала, что здесь есть кто-то, кто поможет мне. Но он исчез, так же как когда-то в окне, помахав мне рукой.

Снова я вспомнила обо всем этом, когда умерла старая леди Карнби, — очень старой женщиной, — и в ее завещании было указано, что она оставила мне кольцо с бриллиантом. Я все еще боюсь его. Оно заперто в старом ящике из сандалового дерева в кладовке в маленьком старом загородном доме, который принадлежит мне, но я никогда не живу в нем. Если бы кто-нибудь украл его, это было бы облегчением для меня. Но я так и не поняла, что имела в виду тетя Мэри, когда сказала: «Это кольцо было символом», и какое отношение оно могло иметь к тому странному окну в старой университетской библиотеке Сент-Рулса.

Замок Гаури — один из самых известных и интересных во всей Шотландии. Начнем с того, что это прекрасный старинный дом, совершенный в своем древнем феодальном величии, с его возносящимися башенками и стенами, которые могли бы выдержать осаду целой армии; с его лабиринтами, потайными лестницами, длинными таинственными переходами, которые во многих случаях кажутся ни к чему не ведущими, но в отношении которых никто не может быть слишком уверен, что они ни к чему не ведут. К фасаду, с его прекрасными воротами и башнями по обеим сторонам, теперь примыкают бархатные лужайки и тихая, красивая старая аллея с двойными рядами деревьев; леса, из которых вырастают эти серые башни, кажутся такими же пышными и богатыми листвой, — если и не такими высокими, — как рощи юга. Но эта мягкость облика совершенно нова для этого места, то есть нова в течение одного или двух столетий, которые мало что значат в истории замка, по крайней мере, часть которого сохранилась с тех времен, когда саксонские Ательинги привнесли свою долю искусства, чтобы укрепить и упорядочить первоначальное кельтское, воздвигавшее резные камни на грубых захоронениях и сплетавшее мистические узлы на своих крестах доисторических времен. Даже от этих примитивных украшений остались реликвии в Гаури, где изгибы и двойники рунических вензелей все еще видны на некоторых фрагментах древних стен, твердых, как скалы, и почти таких же вечных. От них до изящных французских башенок, украшающих многие замки, — какой долгий промежуток времени! Но они в достаточной степени наполнены волнующими хрониками, помимо потускневших, не всегда поддающихся расшифровке записей, которые различные достижения архитектуры оставили на старом доме. Графы Гаури находились в эпицентре всех волнений, происходивших в этой горной местности или около нее, на протяжении многих поколений, о которых не могло написать ничто, кроме кельтского пера. Мятежи, месть, восстания, заговоры — ничто из того, что было полито кровью и привело к потере земель, не имело места в Шотландии, — в чем бы они не принимали участия; летописи этого замка подробны, но не лишены многих пятен. Это была смелая и энергичная фамилия, в представителях которой было много зла и немного добра, но никогда не было ничего незначительного, какими бы они ни были. Однако, нельзя сказать, что они так же замечательны в наши дни. Со времени первого восстания Стюартов, известного в Шотландии как «пятнадцать», они не сделали ничего такого, что стоило бы записывать, но все же их семейная история всегда была необычной. Рэндольфов нельзя было назвать эксцентричными самими по себе; напротив, если вы их знали, — они представали респектабельной семьей, исполненной всех добродетелей провинциальных джентльменов; и все же их общественная карьера, какой бы она ни была, не избежала влияния странных причуд и превратностей судьбы. Вы бы сказали, что это импульсивная, причудливая семья — то хватающаяся за какое-то призрачное преимущество, то бросающаяся в невообразимые спекуляции, то вдруг вмешивающаяся в общественную жизнь, — но вскоре снова впадающая в посредственность, не способная, по-видимому, даже тогда, когда импульс был чисто эгоистичным и корыстным, следовать ему. Но это вовсе не было бы истинным представлением о семейном характере; их действительные добродетели не были воображаемыми, а их причуды были тайной для их друзей. Тем не менее, именно наиболее импульсивные из рода Рэндольфов стали известны всему миру. Покойный граф был представительным пэром Шотландии (у них не было английского титула), очень удачно начал и в течение года или двух, казалось, был близок к тому, чтобы играть очень видную роль в шотландских делах; но оказалось, что его честолюбие использовало некоторые весьма двусмысленные способы завоевания влияния, поэтому он вдруг и навсегда исчез с политической арены. Это было довольно распространенным обстоятельством в семье. По-видимому, блестящее начало, негодные средства для достижения честолюбивых целей, внезапное исчезновение и любопытный вывод в конце: что этот интриган, этот беспринципный спекулянт или политик был, на самом деле, скучным, хорошим человеком — прямым, исполненным домашней доброты и доброжелательности. Эта семейная особенность делала историю Рэндольфов очень странной, прерываемой самыми странными событиями и не имеющей никакой определенной последовательности. Однако существовало одно обстоятельство, которое еще больше привлекало к себе внимание и удивление публики. Для того, кто может оценить такое сложное дело, как семейный характер, существуют сотни людей, интересующихся семейной тайной, а этим дом Рэндольфа отличался в полной мере. Это была тайна, которая будоражила воображение и возбуждала интерес всей страны. Ходили слухи, что где-то среди массивных стен и извилистых коридоров в замке Гоури есть тайная комната. Все знали о ее существовании; но, кроме графа, его наследника и еще одного человека, не принадлежащего к этой семье, но занимающего конфиденциальный пост на их службе, никто из смертных не знал, где находится это таинственное убежище. На этот счет было сделано бесчисленное множество предположений и изобретены всевозможные способы выяснить это. Каждый посетитель, когда-либо входивший в старые ворота, — нет, даже проходящие мимо путешественники, которые видели башенки с дороги, — искали взглядом малейший след этой таинственной комнаты. Но все догадки и поиски были одинаково тщетны.