- Тогда почему ты заставил меня думать о тебе как о своём брате?
Несколько секунд Эрик ничего не отвечал.
- Так получилось, - наконец, заговорил он, - я впервые почувствовал тебя ещё до того, как ты родилась. Тала тогда, кажется, была на третьем месяце беременности. Даже невозможно представить, каково это. Чувствовать ещё только зародившуюся, но уже предназначенную для меня жизнь. И я присутствовал при твоём рождении. Хотя у нас так не принято, но для меня, учитывая обстоятельства, сделали исключение.
Впервые за всё время нашего разговора Эрик улыбнулся.
- Ты ведь и сам тогда был ребёнком. Сколько тебе было? Десять?
- Когда ты родилась, мне было одиннадцать лет. Я часто приходил и смотрел на тебя и уже тогда было понятно, что ты вырастишь красавицей. А потом Тала умерла. И я сам попросил родителей, чтобы они взяли тебя в нашу семью. Конечно, сейчас я понимаю, насколько это была большая ошибка, но тогда я хотел только, чтобы ты всегда была рядом со мной. Если бы ты воспитывалась в другой семье, то, наверное, я бы видел тебя реже, но так было бы правильнее. Ты бы с самого начала думала обо мне как о своей паре, а не как о брате. Но разве тогда мне было до этого дело? Ты должна была быть со мной и точка. И родители, понимая это, удочерили тебя.
А ведь они даже не собирались делать это.... просто уступили просьбе единственного сына.
- А когда мне должны были обо всём рассказать?
- Ждали, пока ты подрастёшь, чтобы тебе исполнилось хотя бы лет десять…
- Но их не стало, а ты передумал мне что-либо рассказывать, - закончила я за него.
- Ты часто плакала, когда родители погибли и тянулась ко мне как к единственному родному существу. Я просто не мог тогда сказать тебе, что те люди, которых ты считала родителями, на самом деле ими не были. Просто не мог, понимаешь? Ведь это один из самых сильных инстинктов - заботиться о своей паре и защищать её. От всего, что может причинить вред, - он замолчал на несколько секунд, а после продолжил, - а ещё я надеялся, что однажды ты начнёшь чувствовать наше парное влечение и тогда мне будет легче рассказать тебе обо всём.
Я усмехнулась, хотя смешного в этом не было ничего.
- Но, поскольку моя волчица так и не проснулась, этого не случилось.
- Да, всё так, - подтвердил он.
Эрик продолжал смотреть на меня, но теперь уже я совершенно ничего не могла разобрать в его взгляде. Кажется, в нём было всё сразу: надежда и отчаяние. И невозможно сказать, какого из этих чувств больше.
- А что… теперь будет с нами?
Почему-то это слово в отношении меня и Эрика вдруг приобрело совсем другое значение.