Его тут целуешь, стараешься, - а он!..
Он, блин, дело говорит – негоже лошадку оставлять, а привязать к карете – это создаст различные неудобства. Да и веревки длинной нет…
Но как-то очень подозрительно все выглядит: то скромный мальчик, то уверенный в себе юноша, то крестьянин, то аж представитель столичного дворянина...
Я взбиралась на гнедую Ку и наполнялась вопросами, как легкие – воздухом. Ну ничего, путь неблизкий, времени пообщаться у нас с Миком предостаточно…
И тут о себе напомнил ОН. Сначала я сложилась пополам от лютой острой боли в животе, а затем услышала душераздирающее бурчание полумертвого желудка, собравшего последние силы на призыв о помощи. По своей силе этот крик напоминал взрыв столкнувшихся между собой ядерных боеголовок. Казалось, что звуковая волна накренила все деревья в радиусе миллионов километров, а отголоски возмущенного органа были слышны аж на Плутоне, который еще дальше отодвинулся от Земли.
Завершалась предсмертная истерика тоненьким завыванием, мол, что ты, хозяйка, творишь! Еще чуть-чуть – и в мир иной?.. Так далеко ходить не надо, уже здесь, так что ПОКОРМИ, твою мать!!!
«Моя мать тебя и кормила», – невовремя вспомнила я, медленно выпрямляясь. Живот действительно болел, и болел сильно. Я никогда так долго не игнорировала его сигналы, и теперь сполна расплачивалась за это.
По виску потекла капля пота.
– Мда. – Прозвучало рядом. Мик, про которого я совсем забыла, протянул мне поводья. – Держи, я достану хлеб, которым меня угостили…
При слове «хлеб» я чуть не кинулась грабить моего попутчика, но невероятным волевым усилием подняла руку и перехватила кожаные ремни.
…А в войну люди варили и ели кожаные изделия. Интересно, чья шкура пошла на поводья?
…Нет, лучше зажарить конину. Когда-то пробовала – очень вкусно!
Мик, словно чувствуя угрозу своей гнедой любимице, торопливо достал из сумки под сиденьем завернутую в полотно краюху черного, с чуть горелой корочкой хлеба. Умопомрачительный аромат коснулся моих ноздрей, я всем туловищем повернулась к парню, в этот момент как раз протягивающему мне ломоть.
Мыслей не было – был только всепоглощающий голод. Я рывком дернулась за протянутым, но, когда мои пальцы коснулись мякиша, что-то произошло.
Вроде бы Мик отпустил угощение до того, как я успела хорошенько ухватиться.
Вроде бы самая потрясающая еда на планете начала падать.
Мгновение растянулось. Я видела все, как в замедленной съемке: летящий в пыль хлеб, мою метнувшуюся следом руку, зависшую в пустоте, какое-то смазанное движение сбоку… В голове билось лишь паникующее: «Моя прелесть! Не-е-ет!»