Как же сисю ей не дать?
Ляля плачет, сисю просит,
Потому что хочет спать! — голосила Гелка очередной шедевр собственного сочинения, похлопывая беспокойного младенца по попе.
— Может у него живот болит? — выдал очередное предположение Мишка. — Он какал сегодня?
— Какал. — вздохнула Даря. — Мы с Сашкой мыли, не помнишь?
— А как он покакал? — насторожился Михаил.
— Подгузник в ведре, можешь посмотреть. — на полном серьезе ответил Александр.
Мишка понесся изучать содержимое памперса.
— Хрен его разберет, вроде все нормально. — через минуту вернулся парень. — Хотя вообще не представляю, как там что должно быть у младенца.
— Может хватит фигней страдать? — закатила глаза Марьяша.
— А что еще остается делать? — всплеснул руками Александр. — На ваш материнский инстинкт надежды совсем нет!
Марьяна проснулась от непонятного шума, будто камушки кто-то в окошко бросает.
Девушка замерла и прислушалась. С улицы донёсся до боли знакомый голос.
— Чего только спросонья не померещется. — недовольно пробормотала Марька и перевернулась на другой бок. Но поспать ей так и не удалось.
— Марьяна! Душа моя! Выгляни в окошко! — опять долетело до ее слуха.
«— Надо прекращать общаться с психами, а то сама потихоньку в такую же превращаюсь, уже голоса слышатся», — проворчала Марья, но все же слетела с кровати и буквально пулей поднялась на подоконник, правда тут же чуть не свалилась обратно от увиденного.
Во дворе её дома стоял Женька. Он покачивался в предрассветных сумерках и переминался с ноги на ногу, будто трудно было стоять ровно. Парень выглядел странно — каким-то помятым, растерянным, но необычно оживлённым одновременно. Всегда холодные ледянисто-голубые глаза горели нездоровым блеском, по бледному лицу разошёлся лихорадочный румянец, чёрные, обычно приглаженные волосы теперь были растрёпанными, да и, вообще, педант-Евгений был совсем на себя не похож. Всегда выглаженная рубашка выглядела мятой и местами высунулась из-за пояса, брюки порваны, сам парень глупо улыбается и с умилением глазеет на высунувшуюся в форточку Марьку.
— Марья, свет очей моих, выйди на мгновение, стань у окна, затми луну соседством, она и так уже от зависти больна, что ты её затмила белизной [1] — голосил молодой человек.
— Жека, совсем с дуба рухнул? — возмутилась Марьяша, демонстративно крутя пальцем у виска. — Какая луна, какая белизна, книжек, что ли на ночь обчитался? Вот только не говори, что ты через забор перелез, сломанной ограды я тебе в жизни не прощу!
— Да починю я твой забор! — махнул рукой Евгений.
— Ага, как раз ты-то и починишь! Ручонки не из того места растут, — возмутилась девушка, всё ещё пытаясь понять, что происходит. — Что ты, вообще, здесь делаешь? Чеши домой, дождь начинается!