Ну, я вам покажу высший пилотаж! Злость на собственное тело придала силы. Я взял ручку на себя — резкий рывок вверх. С переворотом вокруг оси ушёл вверх, и когда зрение прояснилось, вновь сбросил скорость. Самолёт клюнул носом и упал в штопор. Но на третьем витке я ощутил, как тело слилось с чужой машиной, словно вместо кожи я оброс металлом. Поток воздуха с шумом обтекал меня, давая ясно понять, на какой я высоте. Тональность звучания мотора тонко улавливало внутреннее ухо, указывая скорость. Я взмывал вверх, как акробат под куполом цирка, крутил сальто-мортале, делая мёртвую петлю с полупереворотом. Бросал «мессер» в крутое пике, летел, перевернувшись вверх брюхом над головами нацистских бонз.
А что если? Я понёсся прямо на чёрные мундиры, взял в перекрестье прицела фуражку Гитлера, нажал гашетку. И лавина огорчения накрыла меня с головой. Пусто. Конечно, техники не зарядил ни пушки, ни пулемёты. Исчерпав весь запас сил, устав бороться с собственным натренированным телом, я снизился и аккуратно посадил «мессер» на бетонку.
Вытащив из кабины тело, словно рак-отшельник из раковины, вновь почувствовал себя уязвимым и потерянным в этом странном мире.
— Генрих, это невозможно, — рядом стоял командир. Впалые щеки пылали, в глазах светился страх и восторг одновременно. — Так нельзя, это немыслимо, — я не мог понять, что он бормочет. — Вы не должны, не должны были так рисковать. И потом, молодые лётчики смотрят на вас. Ваше мастерство… Вы их только будете сбивать с толку.
* * *
— Как ты можешь есть эту гадость в таком количестве, Ганс? — в сердцах бросил я.
Тот парень с длинными лицом и оттопыренными ушами, которого я увидел как только попал в этот мир, оказался другом и ведомым Генриха. Звали его Ганс Фогель. От остальных я старался держаться на расстоянии. Что было нетрудно — после награждения отношение ко мне изменилось на завистливо-подобострастное и в то же время благоговейное, словно я вознёсся на пьедестал и стал недосягаем для простых смертных.
Наша группа третьего истребительного полка размещалась в портовом городке Гранвиль, который своим расположением чем-то напоминал дворец Ласточкино гнездо в Крыму. На высокой скале, смотрящей на залив Мон-Сен-Мишель, плотно теснились друг к другу старинные дома под тёмно-серыми шиферными крышами. Сверху они казались единым охристо-серым месивом, из которого выделялась лишь громада храма Нотр-Дам.
Вместе с Гансом мы ужинали в офицерской столовой, которая находилась в длинном коридоре школы. Хорошенькая официантка в синем платье с рукавами-фонариками, и накрахмаленном кружевном переднике принесла ужин. На огромном блюде веером лежали половинки раковин с блестящими серо-коричневым мясом устриц. Ганс щедро поливал их лимонным соком и уксусом, перед тем как отправить в рот.