Так Миша и просидел дома до воскресенья, лазил на чердак и в сарай, играл сам с собой, а когда ребята, сделав домашние задания, выходили на улицу, он играл с ними.
Мише такая жизнь очень нравилась, он совсем повеселел и целыми днями пел песни на чердаке или в сарае. Он не знал, что бабушка ходила в школу и жаловалась Алексею Павловичу. А когда Миша в воскресенье утром делал себе стрелы для лука возле поленницы, калитка вдруг скрипнула, и во двор вошёл Алексей Павлович. Миша сначала испугался и покраснел. А потом насупился и решил, что лучше умрёт, чем пойдёт в школу.
— Ну, здорово, бродяга! — сказал Алексей Павлович и сел рядом с Мишей на бревно. Он был молодой и высокий, с голубыми глазами, только рука его была скрючена и на щеке был глубокий шрам. — Как живёшь-то?
Миша ничего не сказал, нагнул голову и сделал вид, что очень занят выстругиванием стрелы.
— Это ты что? — спросил Алексей Павлович. — Стрелу, что ли, делаешь? А лук хороший?
Миша засопел и подумал: «Спрашивает! Будто не знаю, зачем пришёл!» — но невольно покосился на поленницу, где лежал его лук.
Алексей Павлович увидел лук, взял его в левую, изуродованную руку и подёргал за тетиву.
— Слабоват, — сказал он деловито и, развязав на одном конце тетиву, снова натянул, так, что она зазвенела.
— Вот теперь ничего, — сказал он и подёргал тетиву. — А стрелы у тебя, ну-ка?
И он взял стрелы. Осмотрел их и огорчился:
— И стрелы у тебя, брат, никуда: лёгкие. И кривые — видишь? Стрелы надо делать, — Алексей Павлович огляделся, — из сосны. Понял? Есть у вас сосновые поленья?
— Есть, — недоверчиво сказал Миша.
— А косарь есть? Поди у бабушки возьми.
Миша побежал, принёс косарь, потом вместе с Алексеем Павловичем нашли они ровное сосновое полено.
— Ну вот. Это ещё туда-сюда… — сказал Алексей Павлович и стал отщипывать косарём ровные лучины.
— Эти лучины надо обстругать, шкуркой протереть, чтобы они круглые и гладкие были, а потом… — Алексей Павлович задумался. — Потом, брат, дам я тебе винтовочные пули. Мы их раскалим, свинец оттуда выльем, а пули насадим на стрелы. Понял? Тогда, если вверх запустишь — из глаз скроется!.. Ты чего же в школу не ходишь?
— Так… — сказал Миша. — Неохота.
— Ну вот, неохота! — возразил Алексей Павлович. — Не нюхал, брат, ты жизни, потому и неохота. Я в твои годы…
Алексей Павлович задумался, замолчал.
— Что? — спросил Миша, опять засопел и подумал: «Так и знал! Сейчас ругать станет!»
— В войну за десять километров в другую деревню к учителке бегал — вот что! Везде по деревням немцы стояли, школ не было, учителка — это мы её так звали — дома с нами занималась. Телогреек не снимали, вот что! Эх, ты…