глядел, как клоп на тренажёр,
с последней степени испугом,
увы, не выдался вечор,
как та жена, что хочет с другом,
как тот обет, что дан комет,
не возмутительно ль, орбите
полёта тем, в чём света нет,
однако надо и летите,
а вдруг не надо? говорит
тогда простак: метеорит.
и вы такое говорите
изъяны в совесть — не артрит,
от них лекарствами цдока.
за что мы любим простака, —
он не допрёт пока, а к слову,
то никогда и не допрёт,
вовсю является здоровым
туда, где корчится и мрёт,
и так забавно говорит
про этот свой метеорит.
вот он воззрится в сей вечор
и норовит задёрнуть штор,
а там ругались полчаса
подобье рыбы и мужчина,
хотя он это отрицал,
потом стояли у машины
еще минут не меньше пять.
когда вечор, хотел бы знать,
а им ко шторам далеко,
зачем бы надобно ругаться?
и кис вечор как молоко
до им изведанных лактаций.
на новой матери усатой
катался месяц толстозадый.
как если хлопнул кулаком,
к нему ворон воспарено.
и кис вечор как молоко.
я пребывал ещё в парном.
под особь бледную оно,
из тех числа последних стадий,
отказ когда уже и хрипа,
несло бидон, парное, ибо
я хрипа праздновал отказ
в белок закатывая глаз.