Придворные дамы и
зажиточные модницы
того времени
для придания
аристократичной бледности
пользовались рисовой пудрой,
а на щёки наносили румяна
багряно-красного оттенка.
2.
Однажды я взял
со стеклянной полки
в ванной комнате
«огуречный лосьон»
с простенькой зелёной этикеткой
и «цветочные духи»
с ароматом белого лотоса.
Интересно всё-таки:
откуда они тут взялись?
Ведь матушка не держит
здесь свои флаконы
да и не пользуется
незатейливыми
«односложными» парфюмами!
А лосьон появился тут с тех пор,
когда на лице у меня
стал пробиваться
юношеский пушок,
и я начал пользоваться
бритвенными приборами.
Далее я покопался
в домашней аптечке
в поисках каких-нибудь склянок.
К своему удивлению,
нашёл только таблетки от головы
и несколько хрупких пипеток,
затем обнаружил пузырёчек
с марганцовкой
за зеркальной дверцей шкафчика.
– То что нужно
для моего химического опыта! —
самодовольно улыбнулся я.
Нет, не подумайте, я не бомбу готовлю!
Я изобретаю ароматного джина!
Итак,
я смываю в раковину умывальника,
будто испорченную кровь,
черно-фиолетовый марганец.
Набираю в пипетку
сначала один компонент
и промокаю им бумагу,
затем другой…
Я пробую их «вкусовые» вариации.
Лосьон озорно шалит,
выдаёт огуречное семя,
духи, напротив, «зеленеют»
молодым щавелем.
И уж потом
в нужной пропорции
смешиваю их в пузырьке
из-под марганцовки…
Спиртовая жидкость
вмиг окрашивается
в цвет нежной фуксии,
видимо, в ёмкости всё же остались
пара марганцевых крупинок,
но так даже интереснее!
Аромат получился очень свежим,
лёгким, как перышко,
и, главное, оригинальным.
Пусть это покажется наивно и глупо,
но с этого всё начиналось!
* * *
Горсточку балтийского янтаря,
привезённого этим летом
с Клайпеды,
раздаю
случайным прохожим на улице:
«Нате! Счастья вам кусочки!»
Люди удивленно смотрят на меня.
«Не нужно, нет? Почему?
Слишком счастливы?» —
откровенно удивляюсь я.
Уже дома,
у себя в комнате
жгу янтарную смолу.
Вмиг становится
дымно-горько,
я завораживающе
смотрю на пламя!
Нянюшка жалобно кричит:
«Караул! Горим, горим!»
Я испуганно озираюсь,
не замечая,
как в руке полыхает пламя,
и, естественно, обжигаюсь,
роняя его на деревянный пол.
Отец стремительно
влетает в «детскую»
и затаптывает,
словно окурок
на булыжной мостовой,
разбушевавшийся огонь,
который уже покушается
на длинную бархатную штору
с декоративными золотыми кистями.
Нянюшка на кухне
спешно чистит картошку.
Разрезая картофелины
на малые кусочки,
она, тихо причитая,
протягивает их мне,
чтобы я приложил их
к обожженным рукам.
Кусочки пахнут землёй, сыростью
и крахмалом.
Моя белоснежная кожа
болезненно пылает в тех местах,
где огонь облизывал её
горячим шершавым языком.