Я прощаюсь и иду на выход. Вот так, разминулись наши пути. Вдруг хочу знать его фамилию, поворачиваюсь к девушке в белом халате и шапочке:
— А фамилия его хоть как, можно узнать?
— Романов Александр, двадцать семь полных лет, — улыбается медсестра, понимает, что я переживаю за своего спасенного. И теперь смогу найти, куда бы ни увезла его мать.
Алёна
Ехать и разыскивать парня я не смогла, маме стало хуже, ее положили в районную больницу, что мне было на руку. Когда дедушка позвонил и сообщил об этом, я сразу взяла отгулы на своих работах, поехала к врачу, которого посоветовал Гринь. Уговорила съездить за триста км, чтобы осмотреть маму. Доктор оказался добрым, денег много не взял, еще и на своей машине предложил поехать.
У меня все получилось, хоть какое-то лечение было назначено, несмотря на сопротивление родительницы. Более злобной и настырной пациентки врачи нашей больницы еще не видели.
— Отвези меня домой, — заявила мама, едва только пришла в себя.
— Мам, давай ты немного хоть подлечишься? — упрашиваю ее, присаживаясь ближе на кровати. Мне хочется обнять ее и пожалеть, но мама отстраняется.
— Вот ты вроде уже врач, Алена, а все равно дура, — поджав губы, цедит. — Я подыхаю, и ты это прекрасно знаешь. Твое это лечение только продлит мои мучения, я все равно… не через месяц, так через год. Так какой толк?
— Толк… — теряюсь, не зная, что и сказать. А правда, за что ей уцепиться в жизни, что ее еще может порадовать? Другие хотят увидеть, как растут внуки, или дети женятся, моей же матери этого не нужно.
— Вот именно, — подтверждает мама мои размышления будто. — Поехали домой. Или мотай отсюда, сама справлюсь.
Я ее не бросила, привезла домой, три дня ухаживала, драила квартиру, готовила впрок, закупив продуктов на свои деньги. Мама, когда не спала, колола меня злыми словами, но я поняла — у меня такая толстая шкура, что не больно. Я перестала обращать внимания на упреки и обзывания, ходила по дому в наушниках, напевая веселые песенки. Давила позитивом, показывая, что в мире есть не только желчь и злоба. В итоге мама смирилась, и даже перестала меня выгонять.
— Идем ужинать, — заглядываю в спальню матери, ставшую уютной от новых штор и ковровой дорожки. Возможно мама сдерет все и выкинет, стоит мне переступить порог завтра, но я надеялась, что ей будет жаль делать это.
— Закормила уже, — ворчит, но идет к двери, держась за стену.
До меня доходит, что одну ее оставлять нельзя, но и остаться не могу, кто будет зарабатывать деньги на лекарства. Придется нанять сиделку. Только где взять женщину с такой же толстой шкурой, как у меня? От нее в первый час же все посбегают.