И финальный эпизод случился в 15 лет.
«Мамы дома нет. Он заходит в мою комнату, начинает меня гладить по спине, потом по пояснице, ногам. Просит перевернуться, и продолжает гладить: „Ну тебе же нравится!“. А потом говорит: „Ты же должна меня понять, я же тоже возбуждаюсь. Твоя мама мне не уделяет внимания, она все время на работе, я же живой человек. Сейчас надену резиночку. Хвостик хочет в норку“. Он идет на меня. Я стараюсь увернуться. Он меня уговаривает: „Я же тоже хочу“. Я вижу, что сопротивление бессмысленно. Мне очень больно, у меня все перехватывает спазмом, сдавливает горло. Я вся сжимаюсь. Я хочу плакать, пытаюсь отодвинуться. Я чувствую себя парализованной, я ничего не могу сделать. Он нависает, все во мне протестует, я прошу: „Папа, пожалуйста, не надо!“ Но он как будто безумный. Я чувствую, что для него я не живой человек, он меня не слышит, у него стеклянные глаза. Я не могу противостоять. Мне очень больно, меня сейчас на куски разорвет от этой боли. Я не могу ничего сделать. Я пассивно лежу и жду, когда это закончится, мне страшно».
Аня говорит о своих чувствах после изнасилования: «Я чувствую себя грязной, разобранной по частям, хочется умереть, мерзкое ощущение. Я чувствую себя отвратительно. Я чувствую себя сволочью, я предала маму. Я чувствую вину перед мамой, потому что я веду двойную жизнь».
Мама так ничего и не узнала. Дочка справлялась с этим ужасом одна. Ведь она никому не могла такое рассказать. Но вскоре родители развелись, и они с мамой переехали из квартиры, где все напоминало о насилии. Ане стало легче. А потом… папа при встречах стал вести себя так, как будто ничего не было, как будто ей все приснилось! Как ни в чем не бывало. Может, и правда ничего не было?
А два года назад, когда Анне было 28 лет, отец опять сделал попытку инцеста. Аня рассказывает: «Он надавил мне на жалость, что нужно помочь дедушке с бабушкой. Убраться, помыть окна, все почистить. Дедушка с бабушкой живут в соседнем городе. Мы поехали на машине отца, и уговор был, что вернемся в тот же день. Но после уборки мой отец с дедом выпили. И понятно, что домой везти он меня не собирался. Так что нам оставалось только заночевать. Мы спали в одной комнате. Я на диване, он – на полу на надувном матрасе. Тогда он и начал заводить песню: „А сделай-ка, Анютик, мне массажик!“ Я четко сказала „нет“, отвернулась, прочитала про себя „Отче наш“, чтобы эта гнида ко мне не лезла. И он не лез…»
У девушки тут же срабатывает защитный рефлекс, потому что она уже взрослая, она сильная, она может постоять за себя. Когда она была ребенком, она ничего сделать не могла: ее детская защита была еще не только не сформирована, но и, наоборот, планомерно атрофирована с детства отцом. Ребенок вообще в таких ситуациях не понимает, что происходит, он полностью во власти родителей. Для него родители – это боги, это творцы Вселенной, законодатели, установители порядка и правил. Моральные нормы мы усваиваем от родителей, и девочка думает, что то, что делает папа – это правильно, что так и должно быть, а если что-то не так, то она сама во всем и виновата.