Печатные платы. Тоже, наверное, еще не придумали, но без плат разве можно создать машину?
Стоп. Печатные платы вытравливаются перекисью водорода и лимонной кислотой. Лимонная кислота в качестве чернил? Как вариант.
Тогда проявитель метилоранж. Метилоранж можно достать в школе.
— Где здесь ближайшая школа? — спросил я Томскую, вставая.
— Недалеко. Вам нужно вернуться немного назад. Бывшая первая образцовая школа Центрального района. В прошлом году ее переименовали. Теперь 206-ая. — ответила она удивленно.
— Извините. — сказал я и вырвал из книги Ленина все листы для заметок, аккуратно сложил их и сунул в карман гимнастерки.
Затем, забросил на плечо винтовку и, меньше, чем через двадцать минут уже объяснял маленькой учительнице химии в круглых очках с толстыми стеклами, что мне нужно. Она не стала донимать меня вопросами, нашла пробирку. Налила воды и сделала водный раствор метилоранжа, после чего пробирку заткнула пробкой и вручила мне, не задавая вопросов.
Только, когда я уже практически вышел из кабинета, вдруг спросила:
— Скажите, пожалуйста, вы скоро победите немцев? — наивно добавив. — Начало учебного года на носу.
Что мне было ей ответить? Рассказать про пять лет войны и 900 дней блокады? Рассказать про 125 граммов хлеба в день и блины из клейстера? Про тот подвиг, который совершит она и многие подобные ей в замерзшем полумертвом городе?
Может и стоило бы, но я сказал всего лишь:
— Скоро. Все будет хорошо. Берегите себя.
Мне впервые в жизни захотелось помочь не кому-то определенному, такое уже случалось, а им всем — молодым, старым, злым, добрым, Зинаиде, графине.
Всем, без исключения, в этом городе.
Всем этим людям, которых ждет 900 дней непреодолимого ужаса.
Ужаса, который многие из них не переживут, а те, которые переживут, не утратят человеческий облик, как это обычно случается от постоянного страха, неукротимого голода, холода и других тяжелейших испытаний, а наоборот — станут еще более человечными.
Впервые в жизни я захотел убивать совершенно незнакомых мне людей не за то, что они уже совершили, а за то, что только собираются совершить, хотя даже пока не знают об этом.
Я никогда не убивал людей по национальному признаку, а сейчас готов был убить.
Любого человека, который виноват лишь в том, что родился немцем.
На листах ничего не проявилось. Ни слова. Только мне уже это было не интересно. Вебер, Гальперн, Дед, судьбы мира... Все отошло на задний план, заслоненное маленькой фигуркой щуплой учительницы в очках с толстыми стеклами.
Проявитель — хлористое железо. Теперь мне это известно наверняка.