Повернулась, чтобы достать из холодильника перец и наткнулась на свое отражение. Неужели обыкновенная женская красота может дать этот стимул. Желание нагнуть, снять одежду, раздвинуть мои ноги, неужели обыкновенная жажда неизведанного может дать подобный толчок. Ведь он не знает меня. Не знает, через что я прошла, не знает, какой занудой я могу быть. Все это он восемь лет назад терпеть не мог, а теперь, стоило ему взглянуть на красивую мордашку, длинные ноги, все это позволяет случиться подобному. И это, мать его, злит! Злит, что в юности я билась над тем, чтобы он меня заметил, чтобы полюбил, просто был рядом, но ему было плевать, потому что красотой я не отличалась, более того, была противна сама себе. Но стоило стать мисс длинные ноги, как он готов из штанов выпрыгнуть.
Ненавижу мужчин. Злость берет от их беспечности, мелочности, скудоумия, блудливости. Но все это не мешает трепетать рядом с Харитоном. Хотеть его желания. Хотеть его прикосновений. Жаждать того, чтобы он поднялся с кресла и взял меня. Так сильно, как обещают его глаза. Так, как он брал меня в тот единственный раз.
Все-таки отрываю холодильник, беру перец и с размаху врезаю в него нож, представляя сердце, которое когда-то так же разбилось надвое.
— Ой, да к тебе лучше не приближаться.
Генрих. Несмотря на солидный возраст и довольно посредственную профессию, считает себя чуть ли не центром вселенной. Порой думаю, кто хуже: Харитон, взгляд которого выдает все его грязные мысли, позы в которых он бы хотел меня поиметь, или Генрих, который уже пытался распускать руки.
И я принимала его за доброго приятеля. Порой нет ничего хуже, чем притворство. Ты веришь человеку, а он бьет со спины. Вот как Генрих, который загнал меня в угол и решил, что раз я ему улыбнулась, значит, ему позволено залезать мне в трусы.
Я тут же обернулась, не выпуская из руки нож, и наклонила голову.
— Ты прав. Тебе лучше не приближаться.
— А, ты у нас по более крупной дичи. Надеешься, что раз наш колясочник выгнал шлюху, заменит ею тебя?
— Я вообще не думаю. Я готовою. Поэтому мне плевать на твои домыслы. Выйди из кухни.
— А если не выйду, если расскажу ему, что тебя зовут не Ева? Что ты присвоила чужое имя. Не боишься вылететь с такой жирной работенки?
Я даже рассмеялась. Порой мужчины тупы до безобразия.
— Я мечтаю уйти с этой работы. И если ты скажешь Харитону Геннадьевичу, какая я плохая, то сделаешь мне одолжение.
Он удивился, тут нечего сказать. Открыл рот, чтобы его закрыть.
— Что ж, промашка вышла? Ты, когда шантажируешь, думай над козырями. Думаешь, понравится хозяину, что ты пристаешь к женщине, которую он вознамерился сделать своей любовнице. Давай скажем ему об этом.