Челюскинцы (Ляпидевский) - страница 7
Через два часа двадцать минут показался под крылом Уэлен.
Я сделал круг, вижу — внизу всё население сбежалось. Встречают нас.
Сел. Чукчи весело кричат, радуются, что мы благополучно прилетели и всех женщин из лагеря вывезли. Они стали вытаскивать женщин из самолёта. Каждый старался хоть чем-нибудь помочь челюскинцам.
Я вышел из кабины.
Чукчи окружили меня, протягивают руки, повторяют:
— Какуме-ренена кляуль!
Это значит: «Вот здорово, лётчики!»
Так закончился первый удачный полёт в лагерь Шмидта.
ЛАГЕРЬ ЛЯПИДЕВСКОГО
Я был очень рад. Я думал: вот сегодня привёз женщин, завтра полечу, ещё кого-нибудь вывезу. Но не вышло по-моему. Назавтра опять разбушевалась пурга, да такая сильная — ничего не видать, человека с ног валит. Чукчи глубоко зарылись в свои пологи и шкуры. Даже на собаках ехать нельзя, не то что лететь!
Мы боялись за самолёт: как бы его ветром не унесло.
Конкин говорит:
— Пойду проверю!
Я говорю:
— Попроси чукчу проводить, а то заблудишься!
Вот они пошли. Только вышли из кибитки — яранги, пурга как налетела на Конкина — сшибла его. Покатился наш Конкин мячиком.
Чукча кричит:
— Эой, Конкин, где ты?
— Я здесь, около льдины, — отзывается Конкин, — меня ветром сдуло!
Чукча нашёл его по голосу и сказал:
— Держись крепко за мою кухлянку, спрячь лицо, я тебя поведу.
Конкин вцепился изо всех сил в меховую куртку чукчи и так, за спиной проводника, прошёл к самолёту.
Пурга бушевала девять дней. Наконец 14 марта снова настала хорошая погода. Можно лететь! Мы скорей греть моторы и полетели к челюскинцам.
Мороз свирепый — 40 градусов. Мы хоть и закутаны с ног до головы, а зябнем. Ветер прохватывает. Но летим. Лагерь всё ближе…
Вдруг раздался треск. Что такое? Левый мотор затарахтел и затрясся. Вот-вот оторвётся и упадёт на землю. Надо сейчас же сесть, а то мы все погибнем.
Я мигом выключил больной мотор, сбавил газ, а сам смотрю вниз: куда садиться?
Внизу сплошная ледяная каша, точно кто-то в огромной мясорубке лёд перемолол. Я сказал своим помощникам:
— Перейдите в хвост самолёта. А то, если машина ударится носом, убьётесь.
И всё вглядываюсь в ледяную кашу. Вот разыскал среди сугробов крохотную площадку. Выбирать не приходится. Выключил второй мотор, иду на посадку. Лыжи коснулись неровного льда. Самолёт с разбегу — на бугор, плавно съехал вниз, прочертил крылом по снегу и с треском остановился.
Мы выскочили из кабины, бросились осматривать самолёт. Видим: подломилась у нашего самолёта «нога» — лыжа. Чинить здесь негде и нечем. Петров горько усмехнулся:
— Ну, вот и лагерь Ляпидевского!
Вдруг вдали, за ледяными буграми, что-то замелькало, будто ныряет. То покажется, то нырнёт, то покажется, то нырнёт. Мы сначала подумали — морж.