Спал Себастьян беспокойно.
Сон этот до обидного мало походил на желанный отдых: ни на одну минуту ювелир не прекращал ворочаться, судорожно дергать конечностями, вздыхать и произносить отдельные неразборчивые слова.
Весь остаток ночи, до самого рассвета, дождь без устали барабанил по стеклам и жестяным карнизам, и навязчивый голос воды рождал в душе неясную тревогу. Реальность просачивалась в сон, путаясь и сплетаясь с ним. Ювелиру снились лихие погони, перестрелки и таинственные враги, по неизвестным причинам упорно жаждавшие его смерти. Проснувшись засветло, Себастьян почувствовал себя измотанным и уставшим. Неосознанные, запертые где-то в самых глубинах души чувства исподволь отягощали сознание. Словно и не отдыхал почти целые сутки.
Чертовски хотелось глотнуть свежего воздуха. Как же давно не слушал он голоса ветра в траве, в листьях высоких, наполненных жизнью древних деревьев, мощными кронами подпиравших самое небо… Обитая в каменных застенках городов, ювелир успел уже позабыть, каково это — дышать глубоко, дышать полной грудью, не опасаясь, что воздух отравлен. Отравлен пылью бесконечных строек, грязными выбросами и сточными водами фабрик, ядовитым дымом заводских труб или, что еще хуже и опаснее, модифицирован беспрерывными излучениями драгоценных камней…
Себастьян только вздохнул. И почему люди убеждены, что всё должно доставаться даром? Откуда взялась эта абсолютная, самонадеянная и ни на чем не основанная уверенность? Старшие расы мудрее. Возможно, именно поэтому они не вступают в открытое противостояние и вынуждены скрываться в Пустошах, признав доминирующее положение человеческой цивилизации.
Конечно, признав не безоговорочно и больше на словах, но тем не менее.
А платить всё равно приходится — и за прогресс, и за магию. В основном им, простым смертным, терпеливо сносящим все побочные эффекты заклинаний, неудобства и болезни, которые с каждым годом становятся всё разнообразнее и смертоноснее.
В открытое окно потянулись ленты сырого тумана, прохладные, похожие на щупальца неведомых морских тварей. Непрекращающееся смутное волнение изрядно портило обычно благостный настрой ювелира. Должно быть, сказывались кошмары и явь последних дней, кстати, не менее кошмарная. Отправив Софию за завтраком, ювелир опустился на колени и сложил руки перед грудью, намереваясь наконец всласть помолиться в этот тихий рассветный час, слать в запредельное молитву за молитвой, дабы Изначальный услышал и унял его тревогу.
— Серафим! — приглушенный шепот Софии не дал осуществиться этим бессовестно радужным планам.