Да-а-а… мое тело все еще пребывало в напряжении. Как будто ждало продолжения. И пусть я прежде никогда по-настоящему не была с мужчиной, знала, что должно произойти. Валентин не сможет удержаться, он и так уже не грани. Он не потерпит отказа. Да и хочу ли я отказать?..
— Ты о том, чтобы стать моим учителем секса?
— Не только, малышка, не только. Я хочу стать для тебя всем. Тебе больше не понадобится подрабатывать в дешевых забегаловках и мыть чужие квартиры. Я о тебе позабочусь, только скажи да.
Такое предложение — мечта каждой, я это прекрасно понимала. И в то же время мой затуманенный страстью разум продолжал сопротивляться. Где-то должен был быть подвох, просто обязан. Не верилось, что такой потрясающий мужчина может влюбиться в обычную серую мышку. Так только в сказках бывает.
— Моя мама, — напомнила я. — Ее нельзя бросить, без меня она пропадет. К тому же ей нужна операция, без нее…
Я не смогла произнести слово «умрет», это было слишком ужасно.
Валентин недовольно нахмурился, но от предложения не отказался. Погладил по голове, как маленькую девочку и, глядя вдаль подозрительно задумчиво, произнес словно бы нехотя:
— Твою мать отправим в клинку. Пусть у нее будет шанс.
— Серьезно? — подняла на него глаза, на которые успели навернуться слезы. — Вы… ты не представляешь, сколько стоит операция. Это ужасно дорого! Я даже не представляю, как отработаю деньги. Вообще не представляю, чем смогу расплатиться.
Продать себя — меньшее, на что я была готова ради матери. Никогда не думала, что примерю на себя роль содержанки, но вот случай свел с Валентином Петровичем. Он стал для меня кем-то вроде ангела-хранителя. Я готова была боготворить его, отдаться вся без остатка. Не только ради матери, но и просто, по собственному желанию.
— Расплатишься тем, что станешь моей, — сообщили мне. — И вот еще что: не рассказывай своей матери об этом. Вообще обо мне не рассказывай, пусть это будет нашим секретом.
Глядя ему в глаза и не веря собственному счастью, кивнула.
Валентин все еще гладил по голове, но смотрел словно бы отрешенно. И даже когда заглянул мне в глаза, у него было странное выражение на лице. Яростной грусти, я назвала бы это так. Как будто он потерял кого-то близкого, дорогого ему. И теперь, помогая моей матери, словно восстанавливал справедливость.
— Жить будешь здесь, со мной, — продолжил рассуждать он. — И вот еще что: сменим твой гардероб и имидж. Стоп! Не возражай, никогда не возражай мне.