То, как она приподнималась надо мной и опускалась, стискивая коленями бока, наклоняясь, прижимаясь грудью к моей груди. Как падали мне на лицо ее волосы и как ее глаза ловили отблески огня в камине. Ее частое сбившееся дыхание и тихие стоны…
Еще сутки в пути. И еще двое суток ждать ее. Весь двор со слугами и барахлом отправится в путь только утром и проведет в дороге не меньше трех дней. Представляя, как буду встречать ее в столице, я все же начал проваливаться в дремоту. И вдруг дверь комнаты приоткрылась.
- Гергис, - тихо позвал женский голос.
Это был сон их тех, в которых сознание словно раздваивается. Я лежал на кровати в комнате деревенского постоялого двора. Только не нынешний Гергис, а шестилетний мальчик. И в то же время словно смотрел на себя со стороны.
Женщина остановилась у двери, и я не мог рассмотреть ее лица. Молодая, высокая, темноволосая.
- Мама?
Сердце сжало отчаянной тоской. Смерть матери была самым ранним воспоминанием Гергиса. Она умерла, когда ему как раз исполнилось шесть лет. Детская память больше чувственная, эмоциональная, поэтому ничего более раннего не сохранилось, тогда как от Игоря мне, наоборот, осталось много ярких пятен детства.
Чьи чувства я испытывал сейчас? Гергиса? Или свои? Отец погиб, когда мне не было и трех лет, мать много работала, часто ездила в командировки, и я очень скучал по ней.
- Пойдем со мной!
Женщина подошла ближе, взяла меня за руку. Я знал, что это сон, поэтому нисколько не удивился, как она вошла в комнату незамеченной и вообще откуда взялась. Мне просто хотелось быть с ней рядом. Потому что я ждал ее и скучал.
- Пойдем.
Встав с постели, я быстро оделся, и мы вышли из дома. У крыльца ждали два оседланных коня.
- Держись следом за мной, - сказала мама, когда мы выехали из деревни.
Часть III. Эллерия
Мы ехали в самой большой карете: я, Мия и Рейна с Мариллой. Мы с Мией на одной скамье, напротив кормилица и корзина-колыбель. Если девочка начинала плакать, Рейна ловко меняла ей пеленки, кидая грязные в кожаный мешок с завязками. Потом давала бутылочку с водой. Или распускала шнуровку корсажа и вытаскивала грудь. Огромную, рыхлую, с торчащим коричневым соском и пупырышками вокруг него. Марилла хватала его губами и, причмокивая, начинала жадно сосать.
Мне было интересно, как это – кормить ребенка. Что при этом чувствуешь? Но… если у всех, кто кормит детей, грудь становится такой ужасной, может, и неплохо, что существуют кормилицы? Хотя мне все равно хотелось бы… попробовать. Уже только для того, чтобы узнать, каково это: когда ребенок питается твоими соками, когда не только даешь ему жизнь, но и поддерживаешь ее.