— Васютка, большинство людей вовсе не злодеи.
— Никита, их было трое! Понимаешь? Трое! И один из них — родной сын! Трое человек медленно и планомерно убивали моего деда. Наверное, они за ужином делали ставки, как быстро взбесившееся давление убьет его. Потом пили водку на его поминках, лживыми ртами говорили прощальные слова над его могилой. Господи, почему они не провалились сквозь землю?! — в никуда воскликнула Вася.
— Иногда так бывает, что под влияние одного человека попадают другие, более слабые духом, — растерянно ответил Никита.
— Это уже не важно. Деда не вернешь.
— Возможно, наша совместная ночь поможет тебе хотя бы вернуть веру в собственного мужа? — Никита не сдавался.
— Нет, не то, — мотнула головой Василиса. — Прошу тебя, не дави на меня. Мне нужно переосмыслить это самой.
— Ты изменилась. Раньше ты не отказывалась от моей помощи, — в его голосе промелькнуло легкое разочарование. — Ну что ж. С этого дня диван в гостиной — моя новая постель одинокого грустного мужчины.
— Спасибо.
Конечно, я изменилась, с непонятной злостью на Никиту подумала она. За эту неделю я постарела лет на десять. Вчерашнее представление о жизни превратилось в пыль, а новое принимать было больно. А он так и не смог по-настоящему понять ее, привычно потянул в постель, надеясь ласками вытащить ее из состояния уныния, в которое она погрузилась, не догадываясь, что и он тоже тому виной. И как только раньше она не замечала его нескрываемого возбуждения в трудные для нее дни?
Рабочая неделя размеренно катилась к концу. Василисе приходилось работать за двоих. До обеда она выписывала страховые полисы, а после помогала Сереже с отчетами, разбирала возникшие страховые споры. Задерживаясь в офисе до позднего вечера, она, вымотанная, неохотно возвращалась домой.
Василиса не любила раннюю весну в городе. Казалось бы, следует радоваться солнцу, теплу. Но весна беззастенчиво оголяла все, стыдливо прикрытые снегом, болячки города. Мусор, разметанный за зиму ветром, собачьи дела, сплошным ковром лежащие на всех газонах, ржавые палисадники, перекошенную брусчатку.
И грязь.
Темно-серую, смешанную с машинными выхлопами. Она плотоядно растекалась по дорогам и обочинам, поблескивая в лучах весеннего солнца и ожидая майской жары, чтобы пылью подняться в небо и заполнить собой каждую щелку, каждую пору этого города.
Не сразу в какофонии городских звуков, Вася различила звук свиста. Тревожно замерла, напрягая слух. Какая-то струна тренькнула в груди, заставляя учащенно биться сердце. Залихватский свист стрелой пронесся сквозь городской шум, и вонзился ей в уши. Вася судорожно стиснула ручки сумочки и придав лицу строгое выражение, обернулась.