Она где-то слышала, что интриги — дело, сугубо отведенное для знати. Но Наяде кажется, что тот, кто это сказал, крупно ошибается. Зашел бы он как-нибудь в таверну на главной площади или посетил бы надуманный неким поводом городской праздник.
Праздники Наяда вообще считала карнавалом лжи. Горожане делают вид, что радуются, танцуют и веселятся в то время, как их дети мрут от голода и болезней, а посевы гибнут, солдаты зверствуют, а лорд смотрит на все сквозь пальцы. Определенно никому не весело. Никому в Залесе. И этот карнавал из притворства и лжи каждый раз нагоняет на Наяду грусть. Наверное, именно так она может описать то чувство, которое испытывает, но до конца все равно не уверена.
Наяда медленно встает, шлепая босыми ногами по полу и подходит к старому замызганному зеркалу, висящему на стене, оно опасно покачивается на ржавом гвозде и всякий раз угрожает рухнуть на пол и разбиться на сотни блестящих кусков, совсем как жизнь юной девушки.
— Я Наяда, слуга Лорда Ивьенто и его сыновей Дамира и Мардара. Мне девятнадцать лет, и я знаю, кто я, — эти слова девушка повторяет своему отражению каждое утро, словно мантру. — Я принадлежу Залесу и верна своему королю Сайвасу и его семье, — тише шепчет девушка, заставляя себя верить в произнесенные слова.
Из зеркала на нее смотрит незнакомая молодая девушка, она не улыбается, напротив, ее лицо напряженно. Темные волосы распущенны и мягкими волнами струятся по спине, немного растрёпанная после сна. Голубые глаза блестят и смотрят твердо. Она могла сойти за невинную овцу, чуть расширив глаза будто в удивлении и мило улыбаясь, но она этого не делала. Поэтому она чужая. Опасна для тех и других, хоть и не причинила до сих пор никому вреда.
Это короткое время около зеркала, Наяда позволяет себе быть настоящей. Она расправляет плечи гордо, чуть вздергивает аккуратный подбородок и поджимает нижнюю губу. Возможно она не так уж невинна, как сама думает. За ее плечами была другая жизнь, о которой она не помнит. И кем она в ней была, по всей видимости, большой секрет. Она не помнит многого, но помнит свое имя.
Отчасти ее это успокаивает, если она помнит имя, данное ей милостивым лордом, значит память не пропала. Значит, жизнь продолжается.
Она еще раз оглядела себя в зеркало, маленький шрам на ключице от ножа, след ее подростковой драки здесь в Хорте, и едва заметная татуировка за левым ухом, причудливое изображение маленькой змейки, свернувшейся в клубок и поджавшей хвост. Она вот-вот нападет, но изображение застыло и вряд ли когда-то оживет.