У Чанухина глаза были светлые, водянистые, безэмоционально-холодные, что не очень вязалось с его общительностью и не раз уже проявленной душевностью. У Максима же, напротив, словно всегда мерцали огоньки в глазах, а радужка меняла оттенок от небесно-голубого при ярком дневном свете до глубокого серовато-синего цвета в сумраке. Но эффект от их взгляда оставался примерно одинаковым независимо от времени суток, освещения или настроения: полное оцепенение, словно только что довелось посмотреть на Горгону Медузу.
— Выходит, что так, — согласился он, внезапно искренне улыбнувшись. Я сжала в кулаки ладони, до сих пор засунутые в карманы куртки в надежде отогреть их после улицы, и с удовольствием отметила начинающие подсыхать пятна грязи на его одежде и в светлых растрёпанных волосах, окончательно сбившие с него прежний налёт лоска. Вот только если он сейчас выглядел лишь немногим краше бомжа, значит, я — в разы хуже.
— Что ты хочешь?
— Я хотел предложить перемирие, — Иванов мог бы собой гордиться, потому что этими простыми словами ему удалось второй раз ловко сбить меня с ног и тут же отправить в нокаут, вытянув вперёд ладонь для рукопожатия. Не знаю, насколько ошарашенной всем происходящим я выглядела со стороны, но возникших на лице эмоций хватило, чтобы он тяжело вздохнул и убрал руку, неохотно поясняя: — Видишь ли, наши общие знакомые недвусмысленно дали понять, что мы порядком их заебали своими кислыми лицами и постоянными обидками, хотя последнее, я уверен, касается исключительно тебя.
— А не пойти бы тебе…
— Тихо! У нас же тут перемирие на носу, ну что ты, в самом деле? — улыбка сменилась на более знакомую и привычную ехидную ухмылку, а я, честное слово, почувствовала облегчение и радость, оказавшись категорически не готова к возможной смене его роли с раздражающего своим существованием засранца на «посмотрите, какой я милашка» парня. — Если ты одолжишь мне свой гольфик, я даже помашу им в воздухе вместо белого флага.
— Это так ты себе представляешь общение после перемирия? — скорчив недовольную мину, сухо поинтересовалась я, старательно оттягивая время и, вместе с тем, необходимость давать какой-нибудь ответ на привлекательное с одной стороны и слишком уж подозрительное с другой предложение.
— Во-первых, ты ещё ничего здравого не сказала, а значит, перемирие не вступило в силу. Во-вторых, я просто не хочу нашими стычками постоянно портить всем окружающим людям настроение, только поэтому готов пойти на уступки. Это вовсе не значит, что я собираюсь с тобой подружиться или жажду твоего общества, чтобы…