Я заперлась, конечно, изнутри, но сомневаюсь, что в его доме у него нет ключей.
— Я уезжаю, — ровный голос доносится из-за двери, — ключи, кредитка и контакты персонала у домработницы, заберешь, когда понадобится.
Я, напряженная как нерв, слышу легкие шаги, удаляющиеся от двери. Это все, что он счел, что мне полагается.
А на что я рассчитывала? На извинения?
Рита, Рита, уже много лет, а все никак не разучишься мечтать о несбыточном.
Есть три неискоренимых зла во вселенной — упрямые бабы, взяточники и врачи, которые, мать его, даже платные, умудряются вытянуть все жилы своим молчанием.
Или это просто специфика у меня сейчас такая, что молчание от врача, изучающего поселившуюся у меня в черепушке глиому, нервирует особенно сильно?
Онколог так пристально смотрит на рентгенограммы и так долго молчит, что в результате я не выдерживаю.
— У вас что, поминутная оплата, Леонид Игоревич? Так давайте вы мне скажете уже хоть что-то, и я десять минут сам тут молча посижу. Я и так тут четвертый час обретаюсь. Можете уже дать мне заключение по обследованию.
Врач мрачно косится на меня и снова утыкается взглядом в снимки.
— Динамика роста опухоли незначительная, — наконец-то я получаю восхитительные новости, — возможно, учащенные кровотечения являются следствием неправильно выбранных препаратов для терапии.
— Хорошо, тогда выписывайте рецепт на другие препараты, — я стараюсь звучать терпеливо, хотя если честно — отчаянно хочу раздолбать что-нибудь об стену, — мне действительно уже давно пора по делам.
— Владислав Каримович, — доктор откладывает снимки в сторону, — я говорил вам о необходимости срочной операции по удалению опухоли. Вы приняли решение?
— Вы дали мне полгода, — напоминаю, — я должен закончить ряд дел, которые нельзя отложить на потом.
— Несколько месяцев, — возражает врач, — два-три — это уже много в вашем случае. Эта доля мозга сложная, сейчас еще можно обойтись без ущерба для функций организма, но совсем недалеко от опухоли располагается центр управления речью….
— Да, да, я помню, что если опухоль заденет эту область, после операции я могу стать идиотом, пускающим слюни, — я досадливо кривлюсь, — вы дали мне несколько месяцев, док. Я приведу дела в порядок, создам адекватные условия жизни для жены. И займусь этим вопросом.
Врач смотрит на меня как на блаженного.
Для них для всех здоровье — самое первое. Причем у каждого — по их личному профилю. У них в уме не укладывается, как это так, можно взять и рискнуть здоровьем и поставить себя под удар.
— Рецепт пишите, — напоминаю я, откидываясь на спинку кресла, — могу отдать три упаковки не подошедшего препарата на благотворительность. Стоит это дерьмо как половина тачки за пачку, а побочки, как я помню, строго индивидуальны. У вас есть нуждающиеся больные?