Нужно будет пнуть младшенького, чтобы тоже дотащил свою пятую точку до врача. Он их терпеть не может, но кажется, есть у этой фигни элемент генетической предрасположенности. И может, у Яра риски будут хотя бы процентов тринадцать, если выявить это дерьмо на ранней стадии.
Хорошо бы — вообще ничего не было. Кто знает, может, это последствия черепно-мозговой, что я поймал в период шальной юности, когда только-только оказался на поле боя с криминалом.
И снова, привет, Федор Иванович Сивый, это ведь его молодчики дали мне тогда по голове и скинули в канаву. Были бы умные — пристрелили б на месте, потому что, увы, я слишком живучая и злопамятная тварь, и никогда ничего не забываю. А Сивый — этот последний мой неуловимый дракон, самоуверенная мразь, постоянно выкручивающаяся из тисков. На той самоуверенности он и подохнет.
Просто потому что он в последние год-два нереально зарвался. С каждым мудаком это случается, нужно только дождаться.
Может, и будут более удачные возможности, но я разберусь с ним сейчас. Чтобы Цветочку свободно дышалось.
Телефон, брошенный мной на кресло, наконец-то вибрирует.
Не прошло и полгода, как ты все-таки закончил с моим поручением, Юрик.
Нужно ему будет потом намекнуть, что перерабатывать как я ему необязательно. А то тоже допрыгается.
Но потом. Перед операцией непосредственно. А сейчас — он мне нужен.
— Ну и что, как наши дела с моим драгоценным новоиспеченным тестем? — хмыкаю я, поднимая трубку. — Состоится ли наше с ним счастливое знакомство?
— Сомневаюсь, что оно будет для него счастливым, — откликается Городецкий, — вы были правы, Владислав Каримович, он действительно оказался женатым еще и по месту рождения. Двоеженец.
— Значит, права его наследования мы легко оспорим, — я киваю своим мыслям, — хорошо, присылай мне бумаги и бери себе обратный билет. Я составлю иск, отвезешь его Маргарите на подпись. И не пускай на неё слюни, уволю к чертовой матери.
— А вы? — удивленно переспрашивает Городецкий. Ну, да, было бы логичнее, если бы я этот иск передал своему Цветочку сам.
— Я сегодня ночую не дома, — завожу машину, разворачиваясь в сторону ближайшей приличной гостиницы.
Хочется вернуться, разумеется. Поговорить с ней еще раз хотя бы. Вот только я прекрасно знаю, что увижу — затравленные глаза загнанной в угол жертвы.
Я чуть не поимел её сегодня. На собственном столе. Целовал, лапал и чувствовал, что ни за что на свете не хочу останавливаться.
Вот только последнее, чем я хотел бы заняться в возможно последние два месяца своей жизни — брать женщину силой. И я опасаюсь, что сегодня — как только вернусь, снова захочу закончить начатое. Взять её и присвоить. Раз-другой-третий… Так, чтобы её ноги не держали.