— Нет! Разве ты не понимаешь, в чем дело? Она делает это мне назло. Она ненавидит меня из-за Мадлен. Ведь она все видела. Если ты такая добрая и хочешь ей помочь, лучше объясни, что меня лучше не злить. Я раздавлю ее одним пальцем, как вошь… И выведи ей вшей, иначе я ее убью.
Пегги знала, что спорить с Элен бесполезно, к тому же небезопасно. Ее взрывной жестокий нрав мог напугать кого угодно. А после того, как она так хладнокровно и безжалостно задушила Мадлен, обитательницы мотеля смотрели на нее с затаенным ужасом, больше всего на свете боясь вызвать ее недовольство или разозлить.
Пегги отправилась в город за средством от паразитов, чтобы очистить голову девочки, но Элен не дождалась ее, решив проблему по-своему и, видимо, желая тем самым проучить дочь. Она обрила ее наголо, срезав под корень роскошные кудрявые волосы. Девочка стала объектом для насмешек и издевательств, Элен хохотала каждый раз, как та попадалась ей на глаза. Пегги и остальные смеялись вместе с ней, чтобы угодить. И Пегги старательно скрывала то, что сердце ее сжималось от болезненной жалости, когда она видела блеск сдерживаемых слез в глазах обезображенной девочки, покорно и безропотно отзывавшейся на новое насмешливое прозвище — лысая. Прекрасная Роза украдкой от Элен утешила девочку, сказав, что волосы скоро отрастут, а если за ними не ухаживать и доводить до такого состояния, как Кэрол, то лучше уж вообще их не иметь. Девочка ничего на это не ответила. На следующий день Элен сорвала с дочери одежду и, забрав из комнаты всю остальную, отнесла в подвал, где стояли машины для стирки. Она не позволяла девочке одеться, пока та не перестирала, не высушила и не выгладила свои вещи. Жестокий урок подействовал. С того дня Кэрол не выходила из комнаты в грязной или помятой одежде. Поначалу было тяжело, потом она привыкла. Научилась гладить и чинить одежду, убираться в комнате. Элен лишь контролировала. Волосы быстро отрастали, уменьшая страдания девочки из-за ощущения собственного уродства, и теперь она регулярно мыла голову, больше всего на свете боясь, что мать снова ее обреет.
Девочка была тихой, замкнутой, молчаливой, не улыбалась и никогда не смеялась. По вечерам она часто бегала на могилку Мадлен, украшала ее цветами, рассказывала и жаловалась. Пела песни, которым когда-то научила ее старушка. Дома Элен не разрешала ей петь, и все, что могла позволить себе девочка — это чуть слышно напевать себе под нос, убедившись, что матери нет поблизости. Своими постоянными визитами на кладбище и общением с покинувшей ее Мадлен, Кэрол безотчетно пыталась приглушить чувство одиночества, наполнявшее ее детское сердечко, искала любовь, которую забрала с собой добрая старушка. Ее единственным другом был Лимки, с которым она не расставалась ни днем, ни ночью. Он сидел на кухне, когда она там работала, сопровождал каждый раз в подвал, спал в ее объятиях, помогая ей бороться не только с одиночеством, но и со страхом, мучавшим девочку с того ужасного дня, когда умерла Мадлен. Вернее, когда она была убита. Кэрол мучили кошмары, ей все время снилось, как мать накрывает ее подушкой. В душе девочки страх перед матерью продолжал расти, подстрекаемый страшными снами. К тому же Элен запугала дочь еще и намеренно, чтобы заставить ее молчать о произошедшем, пообещав расправу подушкой, если она кому-нибудь ляпнет о том, что видела. И Кэрол молчала. Для успокоения души, она спрятала свою подушку на чердак. Если б она могла, то попрятала бы все подушки в доме. Но и то, что подушки нет в ее комнате, тоже немного успокаивало. Постепенно кошмары оставили Кэрол, она поняла, что если ничего никому не скажет, мать не тронет ее. Элен не разрешала Барбаре или кому-либо другому брать ее в город, не позволяла общаться с постояльцами, и вообще, старалась держать ее от людей подальше, опасаясь, что девчонка что-нибудь сболтнет. Заметив, что Кэрол спит без подушки, Элен посмеялась про себя. Посмеялись и ее подруги. Сжалившись, они выделили девочке другую. Но и та бесследно пропала. Малышку пытались заставить вернуть подушку, если она не хочет на ней спать, но бесполезно. Что ребенок мог с ней сделать — взрослым оставалось только гадать.