Прокламация и подсолнух (Сович, Дубко) - страница 149

Когда все с гамом повалили в казарму – обедать, Штефан плюхнулся на нижнюю ступеньку крыльца и закрыл лицо руками. Макарко сперва просто ошалело крутил головой по сторонам от небывалой радости, потом заметил приятеля и осторожно присел рядом.

– Эй, Штефанел!

– М?

– Ты это... Спасибо...

– Гицэ спасибо скажи, – буркнул Штефан, не отнимая рук от лица.

– Ты чего? – встревожился Макарко. – Случилось чего?

Штефан наконец выдохнул, с усилием разогнулся и даже изобразил улыбку. Полез в карман.

– Будешь? – и признался, отсыпая семечки в ладонь друга: – Я ведь думал, вышвырнет меня Симеон отсюда.

– Тебя-то за что? – добродушно хмыкнул Макарко. – Гицэ в командирах ходит, нешто тебя за него накажут? Он ведь ругался на меня сперва, мол, идите к Симеону сразу... А потом – чего! Повыть – ладно!.. Ой, Ануся рада будет!..

Штефан задумчиво посмотрел в небо, где вились юркие ласточки. И вдруг сознался доверчиво:

– Выкинет меня Симеон – что я дядьке скажу?

Макарко его не понял – только хмыкнул что-то успокоительное себе под нос, видя, что душа у человека не на месте. Но через три дня, по дороге в Крайову, Штефан сам вернулся к этому разговору.

– Понимаешь, глупости это все, – объяснял он, передавая товарищу фляжку, когда они остановились перекусить на лужайке у обочины тракта. – Дядька мне что говорил – надо стараться сделать все, что можешь. А я чего? Кобеля покрасил?

– Ты мне помог, – резонно возразил Макарко. – И служишь ты хорошо, и грамоте разумеешь. Чего еще надобно?

Штефан только рукой махнул.

– Эх, Макарие! Я когда домой вернулся, думал, что вот сейчас-то все начнется – и дела значительные, и карьера военная, и чтобы непременно что-нибудь хорошее сделать... – он горько усмехнулся и закинул в рот очередную семечку. – Плохо, видать, постарался!

Макарко терпеливо выслушал сбивчивую речь приятеля и отмолчался. Он давно привык, что Штефана иногда заносит. Да и ехали они в Крайову, а на заставе уже даже тугодум Макарко догадался, что Штефан родом именно из этих мест. Невесело ему по знакомым дорогам пробираться крадучись и прятать лицо от каждого встречного.

– Поехали, что ли? – предложил наконец Макарко и поднялся с земли, отряхивая штаны. – До полудня бы на ярмарку попасть.

– Поехали, – уныло согласился Штефан и тоже встал. Свистнул, подзывая гнедого, да и так и замер с протянутой к поводьям рукой. – Это что еще такое?..

Макарко обернулся к дороге.

– Крестьяне же. Эка невидаль!

По дороге ползли кибитки и ручные тележки, нагруженные поклажей. Люди ехали на узлах, шли с тяжелыми котомками на спинах. Несмотря на теплый день, они явно были одеты во все наряды, которые не поместились в повозки. Сидя боком на передке кибитки, старуха укачивала пищащего младенца. Молодая женщина шла впереди, тянула за собой худую заморенную лошадь. И старуха с молодайкой, и многие другие женщины в толпе были в черных вдовьих платках. Только стайка детишек беззаботно носилась вокруг обоза вместе с парой разношерстных собак. Ребята постарше вели коз на веревках и с завистью косились на огольцов.