Тудор устало потер глаза, и Штефану стало стыдно. Дядька с дороги, устал от многодневной безуспешной погони за разбойниками и от всех треволнений этого вечера. И вообще – у него много дел, о которых еще надо будет расспросить, но точно не сегодня. Сегодня всем надо отдохнуть, и самому, и дядьке.
Вот сейчас – разжать руку, отпустить наконец спать. Кстати, он же его в свою кровать уложил, не иначе, пойдет куда-нибудь не в такое же привычное и уютное место. Может, надо было запротестовать?
Видимо, Штефан пошевелился, забеспокоившись от нелегкой борьбы между желанием продлить это счастье – и мыслью, что счастье будет долгим, и можно поступиться одним моментом. Тудор внимательно посмотрел на него, наклонился и поправил одеяло. Погладил по волосам – с детства знакомое касание теплой ладони, загрубевшей от оружия.
– Спи, малыш.
С дядьку уже ростом, считай, и малыш! Но спорить не хочется ни капельки. Слишком хорошо лежать, прижавшись щекой к прохладной наволочке, держаться за руку и знать, засыпая, что когда бы ни открыл глаза – взрослый здесь, с тобой рядом! И все-таки надо собраться с духом и отпустить дядьку.
От этих мыслей пальцы сами сжались крепче – он так соскучился! Он так давно не видел, он еще не насмотрелся! Ничего, с завтрашнего дня насмотрится всласть, потому что никуда больше от дядьки не уедет. И тот никуда от него не денется – ни на войну, ни по своим загадочным делам, которых у него во все времена хватало. Тогда Штефан был маленьким. А теперь он вырос – и наконец-то может быть рядом, помогать, если понадобится.
– Спи, малыш. Я здесь посижу.
Стало ужасно, просто изумительно хорошо. Сам сказал! Можно валяться дальше, смотреть и слушать. Потрескивает фитиль в лампе, гуляют по деревянным перекрытиям таинственные ночные звуки дома – а может, это пандуры шумят где-то в дальних комнатах, – и под печкой тихонько шуршит, наверное, мышь с кухни забрела нечаянно. За окнами подвывает холодный ветер, и в полусне вспоминается Гицэ и, непонятно с чего, Ануся и тяжелые корзинки, набитые золотой кукурузой.
– А еще я на охоте был, – сонно пробормотал Штефан и сам не услышал своего голоса. Только почуял, как снова гладит по голове теплая ладонь.
Еще недавно его гладила по голове Фатьма, а теперь ее больше нет. Он встревожился, хотел еще раз разлепить глаза, посмотреть на дядьку, пожелать ему спокойной ночи и отпустить уже наконец, но только стиснул пальцы, глубоко вздохнул и задышал ровно. Во сне голова еще немного кружилась, и казалось, что он проваливается потихоньку в гладкую прохладу наволочки.