– Слушай, мы можем просто… – начинает Джастин, кладя вилку у тарелки и потирая ладонью затылок. На лбу появляется морщинка, и он выглядит обеспокоенно. Я понятия не имею, что он собирается сказать. Но в одном могу ручаться: он тоже уже не в силах выносить это молчание. – Мы можем немного прояснить ситуацию? Сейчас я встречаюсь с Элизой. Я знаю, что для вас это может выглядеть странно и что, может, вам кажется, будто все это случилось на пустом месте, но я люблю ее. Я люблю вашу дочь, мистер и миссис Пэриш.
Моя мама вновь улыбается, и на этот раз это искренняя улыбка, в уголках ее серо-голубых глаз появляются морщинки, когда она переводит взгляд с меня на него.
– И, Оуэн, я… – Речь Джастина прерывается, когда мой отец поднимает правую руку, ту, в которой он держит вилку, и качает головой.
– Это вовсе не странно, сынок. Мы с матерью Элизы уважаем тебя. Мы видели, как ты рос, и мы знаем, что тебе несладко пришлось. Знаем, что ты с честью справился со всем. Мы гордимся тобой.
Слезы грозят заполнить мои глаза, ведь я не знала этого. И все же это были именно те слова, в которых я нуждалась. Мне нужно было принятие моей семьи. Но мой отец еще не закончил.
– И пока Элиза счастлива, – добавляет он, – мы тоже счастливы. И мы более чем приветствуем отношения между вами.
Моя мама тянется через стол и пожимает плечо отца.
– Как он и сказал. Мы любим вас обоих.
Джастину удается выдавить из себя «спасибо», а я едва сдерживаю слезы, часто моргая, чтобы прояснился взгляд.
Десерт перед нами уже забыт, потому что четыре пары глаз обращаются к Оуэну. Он упрямо смотрит в стол перед собой.
Боже, зачем он так все усложняет?
Я не уверена, что смогу сказать, что именно его не устраивает в наших с Джастином отношениях, даже если мне предложат миллион долларов. Оуэн считает, что Джастин так и остался ходоком. Он думает, что Джастин будет изменять мне? Разобьет мне сердце? Что на самом деле мы не влюблены, просто потому, что, когда Джастин рос, у него не было перед глазами примера любящих родителей?
Я никогда не видела, чтобы Оуэн так над чем-нибудь заморачивался. Он всегда был покладистым, веселым, юморным. Но напряжение, исходящее от него волнами, трудно игнорировать.
– Оуэн? – спрашиваю я, вопрос получается тихим. – Скажи что-нибудь, пожалуйста? Что угодно.
Наконец, Оуэн прокашливается и поднимает взгляд, останавливая его на Джастине.
– Это прозвучит глупо.
Мое сердце слегка оттаивает, когда я понимаю – он откроется перед нами. Понятия не имею, что он задумал, однако я благодарна, что он наконец поговорит с нами. И это естественно, что у него есть свои соображения по этому поводу. Я умираю от любопытства, мне интересно, какие у него могут быть возражения против моего счастья и почему он не хочет уважать наши отношения. Ну, серьезно, братец…