Наш момент закончился, и я возвращаю Элизу домой в целости и сохранности. Это самое меньшее, что я могу сделать.
– О боже, «Тако Каса»! Мы обязаны остановиться! – выкрикивает Элиза, указывая на неоновую вывеску ресторана впереди.
Издав короткий смешок, я притормаживаю, подъезжая к парковке, как и было приказано.
– Спасибо, – стонет она. – Я так и не поужинала. Мне нужно что-то помимо пельмешек, чтобы заесть весь этот алкоголь, если завтра я собираюсь учить юных американцев.
Я качаю головой и снова коротко смеюсь, подруливая к окну, чтобы сделать заказ.
– Да, я тоже умираю с голоду.
Элиза диктует мне, чего она хочет, и я удваиваю все, вплоть до острого соуса и чая со льдом.
Она улыбается мне и застенчиво заправляет волосы за ухо. Что-то в этом поражает меня. Раньше она никогда не смущалась передо мной.
После того, как мы получаем заказ, настаиваю на том, что сам заплачу, а затем мы едем к ней домой. Когда мы подъезжаем к дому, Элиза поворачивается ко мне.
– Хочешь зайти поесть?
Я знаю, что должен сказать нет. Есть буквально десять тысяч причин, по которым идти к ней – ужасная идея. Но сегодня я впервые за много месяцев вижу, как она смеется. Если у нее разбито сердце, я должен быть рядом, чтобы поддержать ее, ведь так? Или убедиться, что она не поперхнется. Проклятье, эти отговорки позорно смешны даже для меня.
И все же я следую за ней внутрь, неся пакет с такос, пока она держит стаканы с холодным чаем. Квартира у нее милая и очень девчачья. Я был тут раз или два с Оуэном. Здесь гораздо чище, чем в нашей холостяцкой берлоге. И пахнет гораздо лучше. Под ее старым диваном расстелен розово-оранжевый ковер с солнечным узором, а на стенах – семейные фото в рамках. Мой взгляд задерживается на фотографии ее родителей, улыбающихся друг другу. Вместе мы направляемся к дивану, и каждый разворачивает тако. При первом же укусе Элиза издает тихий стон.
– О боже, почему они так хороши?
Я тоже откусываю кусочек и вытираю рот одной из двух тысяч салфеток, которые нам вручили.
– Это просто потрясающе. Знаешь, что это мне напоминает?
Она смотрит искоса, но качает головой.
Губы мои изгибаются в улыбке.
– Последний год в школе. Ты была… боже, ты что, была в восьмом классе?
Она кивает и снова откусывает маленький кусочек, все еще глядя на меня.
– Мы с Оуэном пропустили тренировку, чтобы курнуть травы, и у нас было полно такос, и мы весь день зависали в подвале дома твоих родителей.
Она, должно быть, помнит день, о котором я говорю, потому что вдруг начинает смеяться, прикрывая рот салфеткой.
– Твои родители вернулись с работы и…