Что же ты со мной делаешь, сладкая моя?
Сладкая как мед, даже больше — как сама жизнь, что шевелится в моих венах все сильнее, с каждой секундой вторжения в этот восхитительный рот.
Это не все, далеко не все...
Её тонкие руки уже влезли под мой свитер, вытягивая рубашку из-под ремня. А ногти скользят по коже живота, оставляя там царапины. Как же я скучал… Никаких слов не хватает. Не будь на мне и на Вике джинс — и одного движения бы хватило, чтобы слиться с ней в единое целое. Помехи сейчас — мешают, раздражают, но в то же время и помогают чуть-чуть не спешить. Я сорвусь. Совсем скоро. Уже вот-вот.
И всё, что хочется сейчас — сгрести её в охапку покрепче, прижать собственным телом к простыни, услышать тихий судорожный вздох, увидеть закушенные губы и глаза, темные от желания, — то, что я так давно хотел, всё претворяю в жизнь. Ох, Викки…
У двери раздается очень выразительное покашливание. И это покашливание, будто выстрел за спиной, заставляет меня замереть и чуть прийти в себя.
Света. Все еще здесь. И видит все это. Дуэнья, чтоб её.
Выпутываться из теплых, да еще и на диво настойчивых объятий Викки — вот настоящая пытка, куда там инквизиторам. Кажется, во время нашего краткого столкновения я врос в неё тысячей вен, будто корнями, и теперь каждый нужно выдрать, через кровь. Больно. И я не хочу. Но надо. Надо, родная, надо!
В какой-то момент Викки все-таки отталкивает меня, и с кривой улыбкой на своих волшебных губах падает на кровать.
— Ну и уходи, — свистящим шепотом шипит она, — даже во сне — это все, что ты можешь. Молча уйти. Молча вышвырнуть.
Могла бы просто двинуть мне ниже пояса, и то было бы не настолько ослепляюще и чувствительно.
Хуже скальпеля вот этот тон, эта бесконечная горечь, пробирающая до самой глубины. Он выпускает из меня остатки крови и душу, оставляя меня только пустой оболочкой. А слезы, что бегут из-под тонких пальцев, которыми Викки прикрывает глаза — кислота, что разъедает и эту самую оболочку.
Она ведь не в себе. Это не то, что она хочет мне показывать, и если я вздумаю продолжить, довести начатое до конца — завтра у нас начнется новый акт войны, потому что Вику это не обрадует.
Но как её сейчас оставлять? Вот такую? В слезах?
Иной раз проще сдохнуть, чем принять правильное решение.
— Милая, не плачь, — умоляюще шепчу я, прижимаясь губами к пальцам нежной руки, — я сейчас вернусь. Слышишь?
Она кривит губы, язвительно и все так же горько.
— Я скоро, — напоследок обещаю я и все-таки выхожу из спальни.
Закрываю за собой дверь, закрываю и глаза. Это что я сейчас только что чуть не сделал?