Сразу же бросаюсь в наспех вырытую неглубокую яму и трясущимися руками стряхиваю комья земли с поверхности гроба. В ушах стоит такой гул, что кажется, я оглох, и больше никогда ничего кроме него не услышу. Дергаю вверх крышку, и она легко поддается. В мозгу пульсирует лишь одна мысль: только бы была жива, только бы жива! Сейчас я готов молиться всем богам сразу.
С глухим скрипом сбрасываю крышку и меня колотит от происходящего, от всего, что я вижу. Милана бледная практически до белизны. Я подхватываю ее на руки и быстро вытаскиваю из этого проклятого деревянного ящика – просто не могу видеть свою девочку в нем. Укладываю Орлову на землю и нажимаю на вену на шее пальцами, а сам склоняюсь ниже, пытаясь прислушаться.
Не дышит. И пульс не ощущается. Но она теплая. Медлить больше нельзя. Быстро проверяю, чтобы язык не запал ей в горло, и, зажав нос, делаю несколько вдохов в рот Миланы. Нажимаю на ее грудную клетку – раз, второй, третий, еще и еще. Пытаюсь контролировать сам себя, чтобы не переборщить и не проломить кости. И это чертовски трудно, потому что мне кажется, что нажми я сильнее – и это точно поможет ей.
Снова вдыхаю в нее воздух и жму в области сердца, а сам вглядываюсь в лицо Миланы и медленно схожу с ума, потому что никаких признаков жизни не вижу.
– Давай… давай же, ты, дрянная девчонка! – выругавшись сквозь зубы, рычу я, раз за разом надавливая на грудную клетку. – Я не отпущу тебя вот так просто, ты поняла?!
Горло сдавливает от отчаяния и ужаса, но я продолжаю методичные действия. Снова и снова, практически на автомате. Мертвенная бледность постепенно отступает и в какое-то мгновение Милана в судороге выгибается на земле, делая глубокий хриплый вдох.
- Вот так, моя девочка, вот так! Давай, дыши, дыши, - сам не понимаю, как вцепляюсь в ее тело, наверное, до синяков, и жадно слежу за тем, как она глотает воздух.
Милана словно опоминается и ее начинает трясти.
– Все хорошо. Слышишь? Все хорошо, я здесь, я здесь… – шепчу бессвязно, прижимая ее к своей груди и проводя по волосам.
– Саша… – рыдает она, цепляясь пальцами за мою рубашку и от ее голоса ледяным обручем сжимается сердце.
Жива. Жива, черт возьми! Я успел, смог, выдрал ее с боем у смерти.
И вместе с облегчением в душе поднимается ненависть. Уничтожу этого урода. Голыми руками закопаю и Кирилла, и Германа.
Беру Милану на руки и поднимаюсь.
- Он… он что, закопал меня… живьем? – срывающимся испуганным шепотом спрашивает она и я встречаюсь с взглядом с ее круглыми от ужаса глазами, когда она отворачивается от могилы.