Отпустило. Какое-то время просто стояли и смотрели друг на друга. Он, опешивший от такого поворота и от того, что я чуть не спалил его, и буду драться за вышесказанное до конца, и я, чувствуя опустошение и дикое желание пить. Затем я развернулся и пошёл прочь.
— Она! Моя! Жена! — прозвучало вслед. Но уже без той железобетонной уверенности в себе, что была в его словах поначалу. Тело опять забила дрожь, но тоже уже не такая сильная. Но пришлось остановиться и обернуться.
— Ты хочешь сделать Астрид вдовой? Я сказал, Кастильяна, речь идёт не о твоём сраном баронстве, и не о твоём сраном самолюбии. У меня больше сотни тысяч человек. Которые на весах перевесят тебя вместе с замкам и всеми понтами. А за мной Бетис, где народу раза в два больше. А следом Альмерия. И степняки доходили до её стен не один десяток раз.
Или соглашайся по-хорошему, или будет по-плохому. Я даю тебе право выбора.
— Твой отец не был таким нахалом, предлагая порченную дочь, — язвил он, но я видел, это были слова «хоть чем-то ужалить, раз всё плохо».
— Так откажись, раз порченная! — заорал я. — Нахрен она тебе? Я у тебя её выкупаю обратно!
— Да, ты не отец, — осуждающе покачал он головой.
— Конечно, — довольно согласился я. — Он трясся над ерундой. А мне плевать, что подумает обо мне голытьба и разная сволочь.
— Тебе-то порченая зачем? Самому трахать? Ты понимаешь, что ломаешь ей жизнь? — пыталась иронизировать эта скотина.
— Наивный стереотип, — покачал я головой. — Наоборот, не даю тебе сломать ей жизнь. А трахать её мне или не трахать — не твоё дело. Сделка есть сделка. Да — да. Нет — нет. Думай.
Развернулся и теперь уже окончательно вышел.
Глава 3. Вундервафли от Лунтика
Как и планировал, первым делом пошёл к священнику. У падре Антонио была своя каморка в донжоне. Каморка потому, что тут вообще все комнаты были небольшие. Даже мои графские по площади примерно равны квартире в пятиэтажке. Потому, что это цитадель, самая защищённая часть замка, тут живут только самые-самые важные для Пуэбло люди, а места не очень много. А значит потеснятся. Или жить красиво и широко, или жить среди белой кости — одно из двух.
Но падре, сколько себя помню, никогда этим не тяготился. «Молитва и скромность подобают истинному служителю Его» — говорил он, когда я был маленьким. Точно помню.
— Сын мой, нам нужно серьёзно поговорить, — произнёс он, открывая дверь.
— Да, падре. За тем я и здесь. — Прошёл внутрь. Сел на единственный в помещении стул. Падре закрыл дверь, вернулся и сел напротив меня на край кровати. У него комната была небольшая, и кровать представляла собой не траходром, как в моих покоях, а скорее что-то вроде нашей двуспалки. Для знати так себе размерчик, а он всё же живёт в замке.