Конвоир провел Александра через галерею между административным зданием и изолятором временного содержания. Пока открывали решетку, перегораживающую этот длинный коридор, Сашу заставили повернуться лицом к стене. Потом повели дальше, спустились по лестнице и, наконец, впихнули в маленькую камеру. За ним с лязгом захлопнули тяжелую железную дверь.
Свет падал из крохотного окошка под потолком, зарешеченного двойной решеткой. В камере стояла жесткая железная койка, наподобие больничной, и цинковое ведро в углу, которое, похоже, использовалось вместо унитаза. Больше ничего в крошечном помещении не имелось. В воздухе стоял запах хлорки. То, что Сашу поместили в одиночную камеру, наверное, было и к лучшему, потому что Лебедеву совсем не хотелось общаться с другими арестантами. Он даже плохо представлял, о чем бы смог говорить с ними.
Сидя в камере, Лебедев невольно вспоминал все страшные легенды, рассказываемые про этот «Большой дом». В 90-х читал он даже такую байку, что, якобы, когда строили этот дом в 1932-м, то специально для отделки цокольного этажа использовали гранитные надгробные плиты с монастырских могил, для того, чтобы создать соответствующую защитную энергетику. И, вроде бы, из-за этого в блокаду ни один снаряд и ни одна бомба в это здание не попали. Была и другая версия, что на верхних этажах держали пленных немецких офицеров, и потому фашисты, которые знали от своей разведки о таком живом щите, по зданию не стреляли и не бомбили его. А еще Александр читал, что людей здесь расстреливали в глубоких подвалах, а потом размалывали трупы мощными электрическими мясорубками и спускали кровавую кашу прямо в Неву. Слышал он и легенду, что кабинеты следователей были оборудованы специальными пыточными шкафами. Только вот у Сушилина в кабинете никакого шкафа не имелось. А еще Александр вспомнил, что Литейный с 1918-го и до 44-го назывался «Проспект имени Володарского».
Время шло медленно. Иногда Александр слышал шаги конвоиров за дверью и какие-то отдаленные окрики в коридорах. Учитывая репутацию заведения, он все ждал, когда же его придут «прессовать». Наручные часы у него тоже отобрали, потому он не знал, сколько точно прошло времени после допроса, но, по ощущениям, прошло уже часа четыре, наверное. А никто к нему не приходил. И ни еды, ни воды ему не приносили. Он все собирался справить малую нужду в ведро, но терпел до последнего, потому что на ведре не имелось никакой крышки, и моча начала бы вонять.