Входя в пансионат Сегузо, я уже принял решение. Надо было уезжать. Бежать подальше отсюда, покинуть этот город-лабиринт, созданный для кошмаров, эту открытую могилу, зависшую над чёрными водами Большого Канала, это место, удушенное в объятиях колдовских тварей Лагуны, готовое в любой момент безвозвратно уйти на топкое дно. «У меня сдают нервы», — подумал я, входя в комнату.
Я представлял себе Париж, город, живущий сегодняшним днём, с его автомобилями, повседневным гамом, с грохотом его метро, монотонность которого не позволяет думать ни о каком приключении, препятствует всякого рода импровизации, воображению… и страху, ибо страх и воображение постоянно подпитывают друг друга.
Я надеялся обрести там в качестве анестезии то, от чего всегда отказывался, обыденную жизнь, лишённую сложных решений и притупляющую сознание, чтобы больше не думать, чтобы навсегда выкинуть из головы преследовавший меня навязчивый образ источенных временем стен на скалистом пике, высящихся подобно ужасному окаменевшему гиганту, черпающих силу и могущество в своём абсолютном одиночестве.
Я лежал на кровати, пытаясь собраться с мыслями, ища логическое объяснение нашему отъезду, ибо наш отъезд слишком уж походил на бегство.
Суббота, 16 апреля
У постели стояла горничная, принесшая завтрак. В комнате ещё висел полумрак, и я видел лишь её силуэт, склонённый над блюдом. Я услышал несколько слов, произнесённых по-итальянски, но не понял, что она говорила. Всё это, казалось, шло из какого-то давнего сна. Словно реальная жизнь никак не могла завоевать комнату.
Каждый предмет был окутан призрачным туманом. Это снова, подумал я, действие чар колдовского города.
Я ясно услышал звон ложечки в чашке. Запах кофе наполовину пробудил меня, я открыл глаза, чтобы спросить, который час: а затем снова окунулся в сонную бездну, в которой думал укрыться от Венеции и от всего мира. «Нет времени! Мы должны уезжать! — Натали с озабоченным видом склонилась над моей кроватью. — Поезд ждать не будет!» Уезжать. А куда? Зачем? Я опять мягко погрузился в сон, и ночные видения появились вновь, будто стремясь задержать моё пробуждение и помешать моему отъезду.
Остаться! Вот — западня, которую ОНИ мне ставили.
Итак, мы уезжали из Венеции тайком, словно воры. Нам оставалось лишь спуститься на пристань «Академия», прыгнуть в первый же пароходик и доплыть на нём по Большому Каналу до железнодорожной станции…