поляне, от нихъ же суть поляне — кияне и до сего дни.
Инии же, не ведуще, ркоша, яко Кий есть перевозникъ бысть, у Киева бо перевозъ бяше тогда съ оноя страны Днепра, темь глаголаху: «На перевозъ на Киевъ». Аще бо былъ перевозникъ Кый, то не бы ходилъ къ Цесарюграду. Но сий Кий княжаше в роду своем, и приходившю ему къ цесарю — не свемы, но токмо о семъ вемы, якоже сказають: яко велику честь приялъ есть от цесаря, которого не вемъ и при котором приходи цесари.[237] Идущю же ему опять, приде къ Дунаеви, и възлюби место, и сруби городокъ малъ, и хотяше сести с родомъ своимъ, и не даша ему близъ живущии; еже и доныне наречють дунайци городище Киевець. Киеви же пришедшю въ свой городъ Киевъ, ту и сконча животъ свой, и брата его — Щекъ и Хоривъ, и сестра ихъ Лыбедь ту скончашася.
И по сей братьи почаша держати родъ ихъ княжение в поляхъ, а въ деревляхъ свое, а дрьговичи свое, а словене свое въ Новегороде, а другое на Полоте, иже и полочане. От сихъ же и кривичи, иже седять на верхъ Волгы, и на верхъ Двины и на верхъ Днепра, ихъже и городъ есть Смоленескъ; туда бо седять кривичи. Таже северо от них. На Беле озере седять весь, а на Ростове озере меря, а на Клещине озере[238] седять меря же. А по Оце реце, кде втечеть въ Волгу, языкъ свой — мурома, и черемиси свой языкъ, и мордва свой языкъ. Се бо токмо словенескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, новъгородьци, полочане, дьрьговичи, северо, бужане, зане седять по Бугу, послеже же волыняне.
И се суть инии языце, иже дань дают Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемись, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимегола, корсь, нерома, либь: си суть свой языкъ имуще, от колена Афетова, иже живуть на странахъ полунощныхъ.
Словеньску же языку, якоже ркохом, живущю на Дунаи, придоша от скуфъ, рекше от козаръ, рекомии болгаре, и седоша по Дунаеви, населнице словеномъ беша. А посемъ придоша угре белии и наследиша землю словеньскую, прогнавше волохы, иже беша прияле землю словеньску. Си бо угри почаша быти пр-Ираклии цесари, иже ходиша на Хоздроя, цесаря перьскаго.[239] В си же времена быша и обре,[240] иже воеваша на цесаря Ираклия и мало его не яша. Си же обри воеваша на словены и примучиша дулебы,[241] сущая словены, и насилье творяху женамъ дулебьскымъ: аще поехати бяше обрину, не дадяше въпрячи коня, ни волу, но веляше въпрячи 3, или 4, ли 5 женъ в телегу и повести обрина, и тако мучаху дулебы. Бяху бо обри теломъ велице, а умомъ горди, и потреби я Богъ, и помроша вси, и не оста ни единъ обринъ. И есть притча в Руси и до сего дни: погибоша аки обри, ихъ же несть ни племене, ни наследка. По сихъ бо придоша печенизе,