Что могло заставить их собраться там всем вместе? Что-то случилось? Я непроизвольно ускоряю шаг.
Когда подхожу ближе и начинаю различать фигуры и лица, я с ужасом узнаю в одном из участников сборища Толчина. И даже не успев ничего подумать, не зарегистрировать в голове ни одной мысли или вопроса типа “Зачем он здесь?”, я ловлю себя на том, что перехожу на бег.
Мозг лихорадочно фиксирует все увиденное: взъерошенный затылок Тёмы, которого рукой удерживает папа с решительным выражением на смуглом лице, повернутом ко мне в профиль. И поза, и положение рук папы в точности повторяют позицию рефери в октагоне, призывающего к порядку особо ретивых бойцов.
София, с лицом, искаженным испугом и непониманием происходящего. Один из членов экипажа, Жан-Мишель, кажется, и его лицу и стойке тоже не занимать решительности. Если бы у меня было желание подурачиться, я сравнила бы его с вышибалой в ночном клубе, но сейчас мне точно не до смеха. И Марсель…
Марсель с рассеченной в двух местах повернутой ко мне правой бровью - Артём левша - и кровоточащей рваной раной на губе. Снова.
Только на этот раз повреждения у него посерьезнее - удар у Тёмы поставленный, мощный, и бил он не беспорядочно, лишь бы ударить, а расчетливо, чтобы сделать больно. Так же ощутимо больно, как больно сейчас ему.
Я вбегаю по трапу. Увлеченные действом, ни один из мужчин, кроме Жан-Мишеля, меня не видит. А София, в принципе, вряд ли видит хоть что-то - она плачет.
“Как-то неестественно горько для простой драки”, отмечаю я машинально, но быстро забываю эту мысль, потому что Артем говорит:
- Не надо, Павел, отпусти. Ни к чему это. Я уже высказался.
- И даже не пояснишь, что это значит? Что вы не поделили? И почему ты без Агаты? Где моя дочь?! - от звенящей стали в голосе отца воздух дрожит и даже словно становится соленее.
- Я здесь, пап, - подаю голос и я, но мой робкий и будто извиняющийся за сам факт моего существования.
В эту минуту я себя так и чувствую.
Папа оборачивается на меня, и в глазах его я читаю облегчение. Ни Марсель, ни Артём не удостаивают меня взглядом. Это и к лучшему.
- Воропаев знает, за что получил. Уверен, что знает. Судя по тому, что не пытается мне ответить и даже не защищается. А ни перед кем другим я отчитываться не обязан.
- Ты на моей яхте и…
- Я уже ухожу. Не смею задерживаться. Извините, - бросает сухо и устремляется к выходу.
- Толчин! - грозно зовет его отец, но Артем и ухом не ведет.
Проходит мимо меня, глядя в дощатый пол, и одним прыжком сходит на пирс. Подбирает брошенную у трапа сумку и, не оглядываясь, удаляется твердой поступью. Такой сокрушительно красивый, в кипенно белом костюме, и такой одинокий…